Пирожки с вишней

Как только ты начинаешь говорить правду, настоящую правду, от тебя отворачиваются друзья, уходят любовницы, с тобой прекращают общаться знакомые, тебя перестают замечать люди. Вернее, они тебя замечают, они о тебе знают, но стараются, чтобы тебя было меньше в их жизни. Ты становишься персоной нон грата. Почему? Потом что твоя правда никому не нужна. Твоя настоящая правда невыносима. Потому что ты ужасен. Потому что ты рассказываешь то, о чем принято молчать. А ты, блядь, пиздишь! Зачем тебе это нужно? Ну а в чем же тогда писательство, если не в рассказывании настоящей правды? Спросишь ты. А в том, что лучше просто сочинять, сочинять хуйню, рассказывать сказки, легенды, басни. Народ любит сказки и боится правды. Да. Всё так и есть. Твоя настоящая правда нахуй никому не нужна. Не еби людям мозги своей правдой. Не строй из себя героя. Сотри себя под ноль. Ты – ноль без палочки. Люди хотят быть просто счастливыми. Чем больше красивых нолей, тем лучше. Лучше стране, президенту, премьеру, и демократом лучше, и коммунистам лучше, и едроссам уже подавно лучше. Они о себе всё прекрасно знают. Нули знают. И если у них есть какие-то палочки, они их хранят… внутри. Внутри. И никому не хотят об этом рассказывать. Не еби мозги своей настоящей правдой. Лги. Предавай. Насилуй. Убивай. Но не говори всей правды. Так будет лучше и для тебя, и для народа. Хотя… сейчас можно. Сейчас то самое время и то самое место, когда можно. Мы слушаем с Инной Вячеславной тебя очень внимательно. Раз уж ты начал говорить всю правду, то говори ее до конца, раздевайся, покажи нам то, что мы не видели. Что там у тебя такое? О! Да! Ни хуя себе, сказал я себе. Хорошо. Мы все расселись, раскрыв рты в нетерпении. Расскажи нам о себе тайну. Главную тайну. Про себя мы итак всё знаем. Ага. Внутри, глубоко-глубоко. Ничего-ничего. Нормально. Нам она не мешает. А ты расскажи о себе. Мы послушаем. И желательно без мозгоебства. Чтобы проще. Будь проще и мы к тебе потянемся. Ой, не надо ко мне тянуться. Чего удумали – тянуться ко мне. Зачем мне это… Глубокий вздох. Блин! Ну, поехали!
Я готов. Да. Я готов. Слушайте. Запоминайте. Я говорю вам правду. Настоящую правду. Я… нынче… выебал… Да. Поначалу я выебал себя. Только не смейтесь, прошу вас.
Мне всё в этом мире наскучило. ТВ, Интернет, улица, Москва… Всё. От всего меня тошнит и воротит. Проститутки мне не милы. Они все пассивны, как резиновые куклы. И даже отсосать не могут грамотно. Жена от меня ушла месяц назад. Да, неприятная история. Почему ушла? По политическим соображениям. Я люблю Путина. Она Медведева. Ее подруга, толстозадая Верка говорила нам, что Путин и Медведева – это одно лицо. Дело рук одного и того же мастера. Но мы с Галей (так зовут мою жену) всё равно расходились во взглядах. Почему? Да потому что, наверное, пришла пора расходится. Не хуй делать – семь лет вместе. Секс нам наскучил. Им мы занимались раз в месяц. При этом Галя равнодушно смотрела в потолок и ждала, когда же я кончу. Ее голубые глаза в такие моменты были туманны-туманны. Её белые волосы были разбросаны по подушке. Я кончал, слезал с нее и быстро бежал в ванную. А она также равнодушно смотрела мне вслед, подставив свою ладошку в область промежности, дабы моя сперма не вытекла из нее на простыню. Испачкаешь постелю в сперме – хуже нет потом. Колом стоит, колется. Неприятная вещь – засохшие дети. С детства не люблю. Я дрочил всегда в ладошку, чтобы ни одна капля спермы не попала на простыню.
Так вот – Галя ушла месяц назад. (вздох) Ушла к соседу Гришке. Гришка бывший моряк, низкорослый и косолапый. Я поначалу долго гадал – почему же именно к нему ушла Галина, моя белокурая голубоглазая Галя. А потом однажды решился, подобрался к входной гришкиной двери и подслушал, что у них там происходит. Галя так громко и главное, долго кричала от наслаждения, что я стал подозревать, что там не только Гриша, но еще и его друг, Стёпка. Тоже, по-моему, моряк. С печки бряк! Моряки они все такие… блин… неприятные люди. Нехорошие, прямо. Ага. Говенные, я бы даже сказал. Не люблю моряков. У меня такое ощущение, что от всех моряков пахнет потом. Не знаю, почему я испытываю такую личную неприязнь к морякам. Может быть потому, что моя Галя ушла к моряку Гришке. Так вот – Галя кричала так долго и так страстно, что я… Гм. Извиняюсь. Что я даже… Ну, блин… Это так поразило мое воображение, что… Ну в общем… Встал у меня. Ага. Да так крепко. Такой крепкий стояк пришел. Многие мужики знают – стояк стояку рознь. Иногда встанет хуй. И так себе стоит, полуболтается, водит его из стороны в сторону – не хуй, а хуишко. А иногда, как по волшебству подымется-подымется… Как будто небесные силы наполнили его густой кровью. Пиздец всему! Так крепко стоит, что, кажется, кобылу сможешь сшибить своим огромным фендибобером с паутиной вен. Так вот. Стою я жду, когда же там закончит Гришка шмакать моя Гальку. У меня уже сперма к глотке подошла, яйца начали звенеть. Вдруг затихло всё. Закончил. Да. 76 минут – в аккурат. Я засек. Думаю, ну теперь ясно, почему Галька ушла к моряку Гришке. У него хоть и ноги кривые, и сам он от горшка два вершка, а хуишко-то, видать, у него рабочий. Точно рабочий. Неужели у моряков какой-то особенный хуй? Я о чем-то подумал еще маленько, порассуждал сам с собою и, было уже, собрался идти в свою квартиру в расстроенных чувствах и с комом черной зависти, как вдруг двери отворяются, и выходит оттуда Гришка, потом Гришкин друг Стёпка и, блин, еще один – тоже видать моряк. Тоже ноги кривые и руки до колен болтаются. Бля-буду, моряк. То есть – трое человек выходит. Тогда я начинаю всё понимать, что Гальку мою, мою белокурую красавицу жарят в три рыла морские волки, у которых совести совсем нет. Надо же бедную моя Галю… Суки… Гришка с идиотской улыбкой смотрит на меня. А в штанах у меня в это время теряет свое прежнее напряжение крепкий мой хуй. И, видимо, Гриша это заметил. Потому что он сначала смотрел туда, а потом мне в глаза. И взгляд такой хитрый-хитрый, как будто курицу у меня из стайки украл. Моряк Стёпка вышел из-за спины Гришки, смачно плюнул мне под ноги и шагнул на лестницу. У меня в штанах совсем всё напряжение прошло. Я даже подумал, что сейчас они меня втроем побьют. Гришка же подмигнул мне, как будто мы с ним о чем-нибудь сговаривались и низким голосом предложил:
- Пойдешь пивка с нами дерябнешь?
- Нет, - ответил я скоро, но как-то не уверено.
- Как хочешь, - сказал Гриша, после чего зачем-то показал на мои штаны указательным пальцем, как будто хотел что-то добавить, но ничего не добавил, лишь хитро улыбнулся, оголил три золотых зуба и пошел вниз по лестнице вслед за незнакомым мне морячком, у которого руки до колен.
Суки – подумал я, провожая их взглядом. Потом я посмотрел на дверь, за которой была моя Галя. И так мне стало горько и обидно за произошедшее. Это что значит, получается, это значит – они, суки, в три рыла там трахают мою жену, а я тут стою и испытываю сильную эрекцию? Так получается? Стыдно, Николай, тебе должно быть очень стыдно. Беги домой, мучайся от стыда и обиды. Или сделай уже что-нибудь. Соверши какой-нибудь поступок.
Я вернулся домой разбитым и раздавленным. Плюс еще эрекция не давала мне покоя. Опять у меня в штанах почему-то всё напряглось и взволновалось, как будто что-то просилось наружу, на свободу. Яйца всё еще как колокола звенели. Что за блядский род!? Вот тогда-то я и решил себя наказать. Непременно себя наказать. Как же это сделать? Как это сделать? Как себя уничтожить, растоптать? Убивать себя я не хотел. А вот как-то унизить – это можно. А как унизить? Сильно нужно себя унизить.
А ну-ка я себя трахну! Как? Да так. Стояк у меня есть. Серьезный стояк. Покуда жену мою законную, Галину мою, Галечку там трахали, я возле дверей изливался истомою и вожделением. Хотел объять необъятное. Хотел трахнуть весь мир. И как же поступить сейчас? Всё просто – нужно трахнуть себя. И я трахнул себя. Изнасиловал. Сорвал с себя одежду. Лег на спину, поднял вверх ноги, встал на лопатки и положил, запрокинул ноги коленями вдоль головы. Изогнулся, так сказать, в три погибели. И мой хуй оказался перед самым моим носом. Заглотнуть полностью я его, конечно, не смог. Но отсосал на славу. На славу отсосал. Отсосал так, как ни одна девица у меня впредь не отсасывала. Конечно, повторять моё оральное изнасилование «самого себя» я никому не рекомендую. Можно спину повредить или еще что. К тому же, у кого больная спина или огромный живот и лишний вес отсосать у себя вряд получится. Нет, конечно. Ни за что не получится. А вот у меня вышло. И я с таким удовольствием себе отсосал, что остался доволен этим изнасилованием и унижением как никогда ранее. Это первое унижение, которое доставило мне удовольствие и оставило меня удовлетворенным.
Каждый день, да через день я стал выходить в подъезд к двери соседа моряка Гриши и слушать, как долбят во все щели мою ненаглядную жену, мою Галечку, которую я, кстати, с момента ее ухода от меня так ни разу и не видел. Притом я видел многое. Видел десяток моряков, выходящих из Гришиной двери. Видел двух довольных инвалидов, выезжающих оттуда же на колясках. Видел большого дога, которого, по всей видимости, тоже водили к моей белокурой красавице. Каждый раз, когда я видел что-то подобное, я себя насиловал. Потом насилие над собой перестало мне помогать. Мне надоело отсасывать у себя. И я стал искать другой способ сделать себе плохо. Я вышел на улицу, через арку прошел во двор, увидел свой Land Rover, на котором не ездил уже больше месяца с тех пор, как Галя ушла к соседу. Я увидел свою машину и захотел ее тоже наказать. В общем, в очередной раз наслушавшись ночью сладострастных криков Галины, я выбежал, в чем мать родила, во двор и оттарабанил свой Land Rover. В первую ночь в бампер, вторую ночь в правое переднее колесо, потом я добрался до багажника. Трахать авто в багажник мне понравилось больше всего. Через неделю я понял, что унизил свою машину донельзя. Я был униженный. Мой Land Rover стоял более, чем униженный. Я чувствовал всеми фибрами души его глобальное унижение. Я понял, что продолжать унижать Land Rover далее бессмысленно.
Наслушавшись очередных страстных воплей Галины, моей белокурой, голубоглазой девочки, жившей в плену у злого моряка Гриши, я выбежал на улицу нагишом в три часа ночи (живу я в Брюсовом переулке) и побежал прямо по Тверской к Кремлю. Подбегая к Кремлю, я не знал, что я буду здесь делать, кого-то насиловать или убивать. Я знал, что мое унижение и унижение моего Land Rovera не может продолжаться бесконечно. Наше унижение должен был еще кто-то разделить. Иначе – смерть. Иначе – пиздец. Иначе – конец света. Пробегая по Красной Площади, я подумал, что я сошел с ума. Но потом я подумал, раз я подумал о том, что я сошел с ума, значит, я еще не сошел с ума. Ведь никакому сумасшедшему не придет в голову мысль о том, что он сошел с ума. А мне пришла. Значит я вполне нормальный. Я рысцой пробежал мимо Мавзолея Ленина. Споткнулся, упал у Царской Башни и больно ушиб локоть. И тут-то мне в голову пришла удивительная мысль. Я обратил свой взгляд на Кремль. На сердце Москвы, столицы Российской Федерации, моей Родины, Родины моих предков. Вот эта мысль! Очень дельная мысль! Я унижен. Мой Land Rover унижен… И теперь я… Да. Я обязательно должен сделать это, чтобы моя Галина, моя белокурая пленница своих сексуальных заблуждений, так не страдала каждую ночь. Я обязательно должен это сделать. Я подошел к Константино-Елинской башне, потрогал её нежно, потом грубее, потом сказал «Блядь!» и так сильно дал ей пощечину. На – тебе! Сука! На! И ей стало больно. Я почувствовал это. Потом я нашел небольшую дырочку, как будто специально сделанную для меня… И унизил Кремль. Унизил Москву. Унизил Россию. Унизил свою Родину и родину моих предков. Не мне же одному быть униженным. Я унижу вас всех. Каждого. Всякого. За себя и за свою белокурую голубоглазую девочку, которую каждую ночь ебет рота моряков, дом инвалидов, два информационных агентства, три сериальных режиссера и один помощник Президента. За тебя, Галя! За тебя! Родная! За Тебя! О, Боже!..
Я прекрасно сегодня ночью кончил в дырочку на боку Константино-Елинской башни Московского Кремля. Не знаю уж, для чего использовалась ранее эта дырочка. Может быть, другие униженные приспособили эту дырку для самоутверждения и мести. Может быть. Не знаю. Однажды я где-то читал, что один московский мещанин в 19-м веке повадился по ночам ходить к Константино-Елинской башне московского Кремля и как-то там «хулиганить», производить какие-то похабные действия. Но прямых свидетельств насилия над башней в 19-м веке ученые так и не обнаружили. Поэтому я об этом умолчу. Я первый, кто к этому пришел и кто об этом официально заявляет. Я трахал Кремль. Вернувшись домой под утро, я уснул сном младенца.
Еще неделю каждую ночь я продолжал бегать к моей изнасилованной башне и унижать ее своим действиями. Мы трахались, а что естественно, то не безобразно. Я думал, что это будет продолжаться бесконечно. Башен у Кремля много.
Но в один прекрасный день, когда я возбужденный стоял у Гришиной двери, слушал сладострастные стоны стыда и унижения, у меня зазвонил телефон. Мне вообще-то никто никогда не звонит, но мобильный телефон я всегда ношу с собой. В телефоне была Галя. За дверью кричала Галя и в трубке была Галя. Две Гали. Галя сообщила мне, что живет она вот уже два месяца в городе Нижний Новгород у своей подруги. Что даже скучает по мне немного. Что готова обсудить со мной свое возвращение. Что очень много думала на этот счет. И что… почти что любит меня. А я молчал. Она спросила:
- Почему ты ничего не отвечаешь?
А я молчал.
Я не мог ничего говорить, потому что я слушал стоны… моей… Галины… за дверью. Да, нас всех обещали вылечить…
В эту ночь Константино-Елинская башня московского Кремля осталась нетронутой. Никто ее, ни какую-либо другую башню в эту и все последующие ночи не насиловал.
Я не буду рассказывать о своих переживаниях и душевных порывах после случившегося. Поначалу я просто хотел повеситься. Потом передумал. И решил на своем униженном Land Rovere сигануть с какого-нибудь моста в Москва-реку. Опять же передумал. Потом я просто смирился и написал об этом в своем дневнике. Под чем подписываюсь.
Николай С.
P.S. Фамилии не называю, потому боюсь преследований ФСБ или каких-нибудь других органов. Как-никак, я Кремль насиловал. А это, как мне кажется, государственное преступление. Но я уже всё осознал. Честно-честно. Я больше не буду. Шепотом скажу. Знайте, уважаемые господа и дамы, что в Кремле, конкретно в Константино-Елинской башне есть дырочка, куда каждую ночь можно изливать свое унижения и боль. Проверено. Помогает. 100%.
Я насиловал Кремль – вот она настоящая правда.
И еще одна новость – Галя ко мне вернулась. Завтра, в приемный час с 15 до 17 она обещала мне привезти мои любимые пирожки с вишней. Галя, моя белокурая, голубоглазая девочка, очень хорошо умеет делать пирожки с вишней. Я даже откажусь от обеда, буду ровно в три часа ждать пирожков с вишней от Гали.
Еще раз подписываюсь, Николай С.
Пока.