Голубая моя Москва, записки отчаянного натурала, 3 глава «Ночная работа»

Ранее вы читали вторую главу романа Сергея Решетникова «Голубая моя Москва. Записки отчаянного натурала» «Слаще хуя»

18+

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

НОЧНАЯ РАБОТА

Все началось с текилы, точнее, с мохито. Еще точнее – все началось с того, что мне нужно было написать сценарий. Сценарий четырехсерийного фильма плюс полнометражную версию. Название мы придумали через месяц после начала работы: «Стэп бай стэп», что в переводе означает «Шаг за шагом». Когда возникло это название, я сразу вспомнил песню Сергея Шнурова «Стэп бай стэп, пока от монитора не ослеп…». Так вот. Да. Стэп бай стэп. Сценарий, значит. Господи, угораздило же меня.
Итак, Игорь Карабейников. Продюсер, режиссер. О нем ходили различные слухи. Но мне было наплевать. Так как я не люблю тусоваться и собирать светские сплетни. Самое главное – работа.
Мы живем с Алисой в съемной квартире.
За окном – май. Качалась сочно-зеленая рябина. Чирикали проворные воробьи. Ворковали неповоротливые жирные голуби. С первого этажа слышно, как соседка ругает своего суженого, который вчера опять напился до чертиков.
– Сука ты такая!!! Тварь подколодная!!!
Подколодная тварь – хорошее словосочетание. Я, лежа на кровати, заканчивал писать пьесу «Карлик Нос» по одноименной сказке Вильгельма Гауфа.
Время – полдень. Неожиданно раздался звонок мобильного телефона. Голос представился:
– Игорь Карабейников.
Я мигом вскочил с кровати, как только услышал, что ему нужен сценарист. Блин, ему нужен сценарист. Это как манна небесная. Тут – в столице – сценаристов, как собак нерезанных. Все пишут сценарии. Ну натурально – все. Все считают, что умеют это делать. Ну да Бог с ними. В трубке звучал голос Карабейникова. Пара-тройка традиционных вопросов. Чики-паба-па! Чики-паба! Встретиться договорились в ресторане. Он назвал адрес – улица Академика Королева, 13 «Б».
– 13 «Б»?
– «Б». О`кей?
– «Б» – о`кей.
Я был счастлив. Что еще нужно бедному сценаристу для счастья? Ничего. Только работу. Нам денег не надо, работу давай, как любит поговаривать мой папа. Иногда сценаристы в Москве лажаются. Начинают работать без аванса, без договора, в итоге часто случается кидалово. Будем надеяться, что это не про меня.
Я приехал, прочитал на двери объявление. «22 мая в 18 часов прямой эфир футбольного матча «Зенит» – «Спартак». «Забегаловка для болельщиков», – подумал я и вошел. Со мной поздоровался огромный белокурый охранник, сидящий за высоким столом-тумбой у самого входа. «Охрана», – подумал я. Бедный парень, изнывающий от тоски и безделья двенадцать часов в сутки. Чтобы я делал в такой ситуации? Я бы… Я бы брал с собой книги. Блин, но читать двенадцать часов подряд – ужасно! Охранник почесал большой гладко выбритый подбородок и проводил меня оценивающим взглядом.
Я спустился по лестнице в цоколь и через бильярдную, мимо барной стойки с юным барменом, прошел в обеденный зал. Мягкий неяркий свет, высокие потолки, темно-синие стены – на каждой по большому плазменному экрану, уютные диваны. Приличное заведение.
Относительно. Я выбрал столик, сел на диван (очень мягкий диван), еще раз огляделся по сторонам. Экраны, видимо, для футбольных болельщиков. Ну что ж, с точки зрения PR удачное предприятие – зазывать в бар-ресторан одержимых болельщиков. В случае победы они отлично отметят успех любимой команды и, наверняка, потратят кучу денег. В случае поражения будут заливать горе спиртным. Опять-таки выгодно. Вариант с футбольными болельщиками беспроигрышный. Плюс – днем бизнес-ланч. Жизнь идет. Хавку жрут. Пиво пьют. Бизнес прет.
Официант принес меню. Я взял его и развалился на излишне мягком диване. Стал ждать, тщательно изучая кухню ресторана. Как это обычно случается в Москве, Игорь опаздывал. Я позвонил ему, сказал, что на месте. Он пообещал быть с минуты на минуту. Я еще минут пять поерзал на неудобном диване, попробовал и так посидеть, и этак, позвал официанта:
– Принесите мне мохито.
Прождал полчаса, почти вызубрил меню, далее стал изучать без того известную телефонную книгу своего мобильного.
«Алиса» – моя Алиса.
«АннаВознесенская» – кто такая, не помню. Пусть будет на всякий случай.
«АнтонРИЭЛТЕР» – зачем он мне? Квартиру уже снял. Выкидываю из телефонной книги. Чик! Был человек – нет человека.
«АрсенАКОПЯН» – это, по-моему, тот чувак, который обещал купить у меня все сценарии. А сам уехал третьим помощником режиссера на съемки нового фильма Федора Бондарчука, где окончательно пропал.
«БАЛЛАНС» – это баланс счета. Проверю его. Пуск. «Баланс:64.54 руб.» Маловато. А почему у меня «БАЛЛАНС» написано с двумя «Л».
Дальше.
«БирежковАлександрБорисович» – мой старый томский друг. Редактор газеты. Сто лет ему уже не звонил. Как он там? Хороший человек. Не один литр водки с ним выкушали.
«БорисШигинский» – помню-помню. Режиссер. Давал он мне почитать один проект про военных моряков. Что-то типа набросков к сценарию. Много. Страниц сто. Ужас. Я написал ему всю правду, что думаю про этот «сценарий», который тот просил меня «поправить». Я сказал: его не нужно править. Его надо переписывать заново.
«БородинаОльга» – кинокомпания (?) Забыл, как называется. Снимают говеные сериалы, которыми сегодня засирают мозги современных зрителей.
Пытался я работать с этой компашкой… Продюсер Илья Лазаров меня туда порекомендовал. Не получилось у меня там работать. Не мог я слушать, когда говеную тему обсуждают три часа, какое имя будет у героя. Витя или Мойша. Кем будет этот персонаж – «лопатником» или «бардом»? Да какая к черту разница?! Пишите, блядь, да и все. Слово направит вас в нужное русло. Через два месяца меня сняли с проекта.
«БутикВладик» – мой старый анжерский друг и одноклассник. Первый алкаш в Кузбассе.
На букве «В» мне надоело изучать телефонную книгу, и я заказал мохито. Когда приехал Игорь, мы выпили еще по мохито. За знакомство. Потом еще. За мое участие в проекте. В общем, день удался, не смотря на слишком мягкий диван.
Надо признаться, мы пили всегда, когда собирались по поводу работы. Мама дорогая! Сколько мы пили! Что мы пили! В основном текилу, конечно. А что нам ковбоям? Водку что ли пить? Текилу за 800 рэ. Хотя, признаюсь честно, мне всегда было жаль эти 800 рэ. Пусть она и пьется легче, но водка ведь тоже вещь хорошая. И ее можно купить за 150 рубликов. Гигантская экономия получается. Другой вопрос, что деньги, слава Богу, не мои. Сначала я сопротивлялся, не буду пить, мол, нужно работать, мол, меня алкоголь расслабляет. Через два месяца (забегаю вперед) мне станет по барабану. И я буду напиваться уже сам – без текилы и Карабейникова – пивом и дешевыми баночными коктейлями (будь они неладны!).
В первый день мы обговорили условия. Я с удовольствием получил аванс – две тысячи зеленых, поехал домой думать над концепцией, креативить и, что больше всего мне нравится, тратить деньги.
Мы с Алисой, безусловно, стараемся денег попусту не тратить. Но, блин, оборачиваемся назад, и оказывается, что половина растрачена попусту и на совершенно не нужные вещи. Потом мы горюем, мол, зачем это купили, зачем то. Куда делись эти деньги, куда те.
– А где те сто долларов?
– Так мы их разменяли неделю назад.
– А пятитысячная?
– Рубашку тебе купили.
– Зачем? Чё у меня рубашек нет?
– Ты хотел рубашку.
Деньги нам с Алисой, что называется, жгут ляжку. И рубли, и доллары, и евро. Все. Мы заходим с ней в магазин, теряем голову и грузим полную тележку всякого барахла.
Через два дня мы с Карабейниковым встретились вновь. Яподготовился по полной. Две ночи не спал. Продумал концепцию, набросал синопсис, сделал несколько пробных сцен, нарисовал схему-план и характеристики персонажей. Я ведь серьезный сценарист, не хуй в стакане.
С чувством выполненного долга я вошел в офис.
Меня на входе встретил манерный Олег, как выяснилось потом – директор компании и по совместительству любовник Игоря Карабейникова. Но об этом я узнал потом, после.
– Доброго дня! Меня зовут Олег.
«Хороший человек, – подумал я. – Доброжелательный. Приветливый. Но, видимо, гомосек, – думаю, – да. Ну, где-то так – процентов на девяносто девять. А Игорь? Не знаю. Вроде – нет. На счет Олега сомнений нет. Сто пудово, гомосек. Манера разговаривать, вышивки-рюши-цветочки на стильных джинсах, короткая футболочка, из-под которой слегка выглядывает загорелый подкаченный животик, плюс серьга в ухе. Хотя у Карабейникова тоже серьга? Вот вопрос. Неужели я попал в голубую тусовку? А ни все ли тебе равно, Степанков? Напишешь сценарий и свалишь отсюда.
«Выборы! Выборы! Все депутаты пидоры!» – почему-то запел я в голове песню Шнура. Шнур, безусловно, лучший в нашей поп-культуре. Шнур – молодец!
Так вот. Ждем-с.
Ждем-с.
Через час Игорь вихрем влетает в кабинет.
– А вот и я. Ну, так что? Что? Работать? Работать. Работать будем так. Как? Так. Но… И без разговоров. Я ведь… Без разговоров. Точка.
Забавно, сначала мне вручили аванс, а спустя два дня сказали, что работать мы будем по ночам. Я переспросил:

– Мы, – я сделал акцент на «мы», – будем писать сценарий ночью? То есть я не один?
– Не один. Мы, – погладил себя по коротко стриженной голове Игорь и премило улыбнулся, – мы будем писать сценарий. Вдвоем. Ты да я. Да мы с тобой.
А потом вдруг в шутку наехал:
– Что ты думаешь, ты один такой сценарист!? Я тоже знаю. Тоже умею. Тоже учился, кстати.
На это я ответил:
– Я никогда не учился на сценариста. Я считаю, что научить человека писать невозможно. Это либо дано, либо не…
Игорь, не слушая меня, громко запел не известную мне песню:
– Ты меня расстроил, пистолет пристроил, к моему виску… Разговор был быстрый, пожалуйста, контрольный сделай выстре-е-ел…
Он замолчал, улыбнулся и еще громче, растягивая, тщательно распевая слова, повторил:
– Пожалуйста, контрольный сделай вы-ыстре-е-е-ел…
И запищал фальцетом под Володю Преснякова:
– На-на-на…
Закончив петь, с разбегу прыгнул на диван, развел руками и сказал:
– Вуаля! А где аплодисменты?
Я не знал, что делать. Игорь немного нахмурился, встал, громко хлопнул в ладоши и сказал:
– Работаем ночью.
Зачем так хлопать в ладоши? Громко… Что за привычка? Я вздохнул. И согласился. А куда деваться? Сценаристов по Москве, как собак нерезаных. Заказчиков днем с огнем не сыщешь. Плюс ко всему обещанный гонорар очень даже ничего по российским меркам. Лично для меня – приличный. Для сценариста Зои Кудри, конечно, это детский лепет, а для меня деньги. Шестнадцать тысяч долларов – четыре серии, плюс – полный метр. Стэп бай стэп. Гэй-гэй-гэй! Гали-гали! Я еще не получал столько в Москве. Гэй-гэй-гэй! Цоб-цобэ! Можно рассчитаться с долгами, съездить к родителям и, наконец, привезти дочку на каникулы в столицу. Сводить ее в Третьяковскую галерею, в зоопарк, на Красную площадь, показать Царь-пушку, Царь-колокол и, если захочет, мумию Ленина.
– Есть возражения? – поинтересовался Игорь.
– Никак нет, – в шутку по-армейски отрапортовал я.
– Ну и форева. Ты мне нравишься, Степанков, с тобой весело, – многозначительно сказал он.
– Со мной весело? – переспросил я.
– Почему нет? Обязательно будет, – он присел на край дивана, громко хлопнул в ладоши. – А сейчас смотрим хорошее кино, ковбой. Ты гениальный фильм Боба Фосса «Кабаре» посмотрел. Да?
– Да.
– «Бум»?
– Что – бум?
– Фильм «Бум».
– Не смотрел. Не знаю…
– Как!? Ты не смотрел «Бум»?!
– Не смотрел.
– Ужасно!!! А «Иствикские ведьмы»?
– Не смотрел.
– ???
В общем, на протяжении минут десяти он перечислял всевозможные названия фильмов. Из них я смотрел только один-два-три.
– Я не понимаю. Что ты вообще смотришь? – возмущался Игорь.
– Вообще? Кустурицу, Фон Триера, Кар Вая, Ким Ки Дука и т.д.
– С тобой все ясно.
– Что?
Я, вернее, мы с Алисойдва дня потратили на то, чтобы пересмотреть дома фильмы, которые порекомендовал Игорь. Половину из этого мы совершенно искренно посчитали говном. Только один нам очень понравился, который, как выяснилось, Витек, монтажер Игоря, скачал из Сети по ошибке (!?). «Ведьмы из Блэр». Фильм с бюджетом всего двадцать пять тысяч долларов (!). Сегодня он собрал более трехсот миллионов долларов (!). Мечта бедного художника! Господи, снять бы мне кино, которое принесло бы пару сотен тысяч баксов. Мы бы сразу купили квартиру, где-нибудь за МКАДом…
– Решение принято. Переходим на ночную работу, – поставил точку Карабейников. И шустрый Витек побежал в супермаркет за Текилой.
– А что делать? – объяснял я дома Алисе.
Алиса – это моя любовь, моя жена, мой друг и помощник.
– Скажи, что ты жаворонок, – беспокоилась она, ставя передо мной тарелку горячего запашистого свекольника.
Смачный кусочек баранины на тоненькой косточке омывала ярко-бордовая аппетитная жижа свекольника. Я аккуратно выловил с поверхности большой лавровый лист. Потом положил ложку сметаны. Затем еще одну. И еще пол-ложечки. Поперчил. Далее все это перемешал. Господи, какой запах! Божественный свекольник с бараниной на косточке! По левую руку положил два куска бородинского хлебушка. По правую – три зубчика сибирского маминого чесночка. Ну, приступим.
– Скажи, что ты лучше работаешь по утрам, – повторила Алиса.
– Это его не волнует. Ему нравится работать ночью. Мне не из чего выбирать, – сказал я, откусил мягкого хлеба, потом ползубчика чеснока и съел первую ложку обалденного свекольника.
За окном от ветра качалась зеленая еще рябина.
Я с удовольствием прожевал, проглотил и сказал:
– Мы будем работать ночью.
Алиса глубоко вздохнула.
А я отметил облизываясь:
– Свекольник. Умереть, не встать, как вкусно.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
МИШУТКА

На следующий вечер я приехал в офис Карабейникова на работу, с ночевой. Девушка с большой грудью и толстыми губами – не то секретарь, не то помощник – сказала, что Карабейников с минуты на минуту будет. Я расплылся в улыбке. Ок. Она кокетливо улыбнулась в ответ. Открыла кабинет Карабейникова, предложила мне присесть. Я вошел, сел. Она еще раз улыбнулась, эффектно, почти в рапиде, развернулась, поплыла к выходу, эротично покачивая бедрами. Я проводил ее взглядом. Одинокий бизон, сидевший внутри меня, замычал в ожидании случки. Но бизон – животное неразумное. Какая случка? Случки так просто в мире человеков не случаются. Бизон, блин! Это в прерии можно вскочить на бизониху, оттарабанить ее «по самые не балуйся» потом спрыгнуть и начать равнодушно щипать молодую зеленую травку, отгоняя хвостом мух, а ночами от одиночества мычать на голую луну.
Сижу на диванчике, вздыхаю, жду Игоря. Думаю: ведь доверили же мне кабинет, оставили одного. Приятно быть в круге доверия.
Я напрягся. Пока никого нет, тихо пустил ядовитого шипуна, вышел из застенков души, из экзистенции, решил оглядеться, что тут да как. Как живет и работает современный российский режиссер.
Так вот.
Темный кабинет Игоря Карабейникова, продюсера, режиссера и единственного владельца компании «New Lain first Blue Studio» больше походил на жилую комнату человека, который любит и ценит свой беспорядок или точнее сказать – творческий бардак. В этом бардаке все, как полагается, на своих местах. Да. Именно. Потому что этот бардак для него лучше порядка. Скажем больше, этот бардак при большом желании можно даже назвать неким порядком. И даже без преувеличений. Только это все равно бардак.
Я сидел на огромном черном до геморроя мягком диване, который стоял посередине стены. Нужно сказать, что кабинет отличали достаточно высокие, по-видимому, советские еще потолки. На стенах облупленные желтые обои. По приблизительной оценке на глаз, думаю, обоям лет десять или все двадцать. На обоях фотографии и афиши с автографами знаменитостей. Оттуда мне улыбались Филипп Бедросович, Лариса Долина, Кристина Орбакайте, Алексей Булдаков, еще ряд персон. В том числе, как живой, Майкл Джексон. Я даже поднялся с дивана, чтобы поближе разглядеть его размашистую подпись.
Вот это да. Хотя… Видимо, фикция, подделка. Не-е, брехня. Поедет сюда Майкл Джексон! Ага. Не дождешься! У него и так проблемы с налоговой. У него нос, говорят, проваливается. Вот чувак создал себе проблему. Ходил бы да ходил по сцене черным негром. Нет, ему, видите ли, стала нужна белая кожа. Еще мальчиков маленьких давай любить. Наверное, большие деньги сводят людей с ума. Наверное. Гм. Меня не сведут. Ей Богу. Бля-буду.
У меня будут деньги. У меня будет много денег. Так. Ладно. Стало быть, кабинет. Что тут дальше?
Ближе к окну – черный офисный стол, заваленный бумагами, на нем компьютер. За столом черное кожаное кресло. За креслом огромное окно, закрытое пыльными жалюзи поносного цвета. По правую руку от окна коричневый ДСП–эшный шкаф. За его стеклянными дверцами – тьма видеокассет различных форматов (Betacam SP, DVcam, miniDV), пара дипломов на имя Карабейникова не известных мне кинофестивалей, всевозможные сувениры и самое главное – около полусотни маленьких плюшевых медвежат. Всяких разных, разноцветных, всевозможных форм и размеров. Зачем столько маленьких медвежат? Пыль разводить. Видимо, подарки, подумал я.
В метре от шкафа, у стены, на тумбочке, большой аквариум с живностью. С первого взгляда, неприятная, надо сказать, живность. Среди водорослей плавают два хвостатых ящера, разгребая перепончатыми лапками воду. Они иногда подплывают к стеклу аквариума, тычутся в него своими плоскими носами, смотрят на тебя, будто в жизни понимают больше, чем ты. Потом устремляются к поверхности, хватают пастью воздух и снова уходят на дно. А там среди камней притаился миниатюрный темно-коричневый рак с гигантскою не по его размерам клешней, затих и пускает мелкие пузырьки, будто живой компрессор. Думаю, рак нервничает – чем-то недоволен либо крепко спит.
Идем дальше. Справа от двери – большой бордовый сейф. Надо признаться, все, кроме сейфа, меня насторожило. Аквариум с ящерами, шкаф с плюшевыми медведями. Все чертовски странно. Гм, да уж. Только этот внушительных размеров стальной толстопуз, полный, видимо, важных документов, бумаг и, вероятно, зеленых денег, молчаливо давал понять, что в кабинете сидит человек деловой, с ним можно иметь дело и с него можно стричь капусту.
Я снова уселся на диван. Прождал целых три часа. Блин, ждать ненавижу. Один час я листал какие-то книги, журналы. Потом опять изучал телефонную книгу мобильного, хватило меня до буквы «К». Далее опять пошел смотреть на ящеров и маленького рачка. Когда рак проснулся, стал слоняться по каменному дну, собирать какие-то крошечки, кушать их. После трапезы он разыгрался, разрезвился, стал гонять толстых ящеров по аквариуму, проявляя тем самым безудержную наглость. Рачок был смелее, циничнее и грубее, хоть и наполовину меньше каждого из ящеров. Так бывает в нашей жизни. Лучше быть маленьким наглым раком, чем большим мягкотелым ящером, так и не отбросившим хвост предрассудков и лживых ценностей.
Я уже устал в тишине слушать тиканье часов. Мама дорогая! Время – без пятнадцати одиннадцать. В эту минуту в кабинет врывается запыхавшийся счастливый Игорь. Слету пожимает мне руку, плюхается в свое кресло, утопает в нем и с обаятельной улыбкой спрашивает:
– Давно сидишь?
– Три с лишним часа, – поднявшись с дивана с видимым недовольством отвечаю я.
И вдруг понимаю, что от трехчасового сидения на этом кожаном мягком офисном уродце в паху у меня запрело. Мне захотелось забраться в карман рукой и пошевелить мудями, дабы чуточку проветрить, растрясти, хотя бы поменять местоположение. Но я не сделал этого, ибо в кабинете находился хозяин и внимательно изучал меня взглядом. Я пожалел, что не потряс яйца, когда находился в кабинете наедине с аквариумными жителями.
– Три часа? Ну, так писал бы сценарий, – сказал Игорь.
Я растерялся:
– Как?
– Ручками, – демонстративно пошевелил пальцами Игорь, показывая на клавиатуру компьютера, – ручками. Компьютер я с собой не забирал? Не забирал. Все стоит на месте. Включил бы, да писал. Работа бы сдвинулась с мертвой точки.
Я вздохнул и развел руками:
– Ну… Что значит с мертвой точки? Я дома уже работал по сюжету и композиции, – показал рукой на стол. – Да и компьютер чужой. Если бы я знал… я бы… ноутбук…
– Ну ты даешь! – не дал мне договорить Игорь.
Тут же в кабинет также быстро, как Карабейников, но не настолько шумно вбежал директор Олег, одетый в голубые джинсы с изрисованными кармашками и розовую кофточку с завязочками у шеи. Следом за ним подтянулся и надолго остался в кабинете нежный, но слегка приторный аромат его туалетной воды. Я подумал, что вода женская. Настолько она нежна. Хотя на сегодняшний день сам черт не разберет, где женская туалетная вода, где мужская. Все перемешалось в мире. Многие мужчины стали походить на женщин, женщины на мужчин. Особенно в Москве. Иной раз с первого взгляда не разберешь, толи баба, толи мужик. Такая вот асексуалка.
– Тебе кофейку, Игорь Николаевич? – предложил Олег, демонстративно оттопыривая задок, сгибаясь над столом, за которым, уставившись в экран компьютера, сидел задумавшийся Игорь.
Он погрузился во Всемирную сеть. Потом вдруг будто опомнился и обратил внимание на Олега:
– Чего?
– Кофе? Со сливками? – услужливо повторил Олег.
– Да. Именно. Со сливками.
– Может, покушаешь, Игореш? Курочка есть. С соусом. Соус отличный. Как моя мама готовит.
– Нет. Дичь потом.
– Творожку? – не унимался Олег.
– Нет.
– Плов есть.
– Не буду.
– А может, винегретику?
Но Игорь уже снова погрузился во Всемирную сеть – в безумную глобальную клоаку общества.
Не дождавшись ответа, Олег отошел от стола к аквариуму, достал из тумбочки баночку, стал кормить мерзкими, еще живыми червячками маленького рака и хвостатых ящеров. Я краем глаза увидел, что Олег изменился в лице, видимо, расстроился. Конечно. Точно расстроился. Кухарка, блин, а не исполнительный директор.
– Надо покушать, – покормив жителей аквариума, сказал он в воздух, присел на стул и занудно продолжил, – энергию… восстановить… кушать.
Игорь не обращал на него внимания. Пошевелив рукой, будто случайно задел книгу, и она грохнулась на пол. Олежик тут же с готовностью вскочил со стула, поднял ее, подал Игорю. И тот вдруг смилостивился, сказал:
– Давай. Давай, Михаська. Творожку. Творожку. Кальций. Кальций, – повторил он каждое слово два раза, потом, подумав, добавил:– Да.
Это было очень многозначительное «да». Я никак не мог понять значения этого «да». Не знаю. Странные существа – люди. Наполовину животные, наполовину боги. Хотя на самом деле ни фига не боги, далеко не боги, близко не боги. А где-то так – семь-восемь…
Я вздохнул.
Игорь снова сел в кресло.
Олег обрадовался, рванул к выходу, потом остановился, поняв, что кое-что – не очень значительное – упустил, обратился ко мне:
– А ты чего-нибудь будешь, Коля? – равнодушно спросил он, видимо, в надежде, что я откажусь.
– Чай, – ответил я, – если можно зеленый.
А сам думаю – странно, директор носит кофе-чай-творожок-курочку с соусом «как мама готовит». Хотя… Исполнительный же директор. Самый настоящий – исполнительный. Местечковый. Брошенные на пол книги поднимает. В общем, принеси-подай-пошел-на-хуй. Друг, товарищ, брат, опора, надежа, видимо. А то и жопа подходящая. Хотя… Не знаю. Пока. ТЧК.
Тогда я еще только начинал строить догадки об их отношениях.
Олег быстро вышел.
Я чего-то ждал. Игорь какое-то время молчал. Потом вдруг заговорил, глядя в монитор комка:
– Мы сейчас с продюсерами отмечали начало проекта. Море текилы выпили. Анекдоты травили. Михасик смеялся…
Я спросил:
– Какой Михасик?
– Ну, вот этот, – оторвался Игорь от экрана и показал на входящегов тот момент Олега, который нес творожок и чай, – Мишутка.
– Почему – Мишутка? – мне стало любопытно.
Игорь встал из-за стола, громко заразительно засмеялся, нежно притянул к себе подошедшего Олега и сказал, глядя ему в глаза:
– Он же медвежонок. Ты посмотри на него. Натуральный медвежонок Мишутка, – Карабейников сделал губы трубочкой и будто маленькому ребенку пролепетал: – Ути, мой маленький Мишутка. Такой хорошенький.
И провел пальцем по ширинке на Олеговых джинсах, когда тот, смущаясь, расплылся в улыбке.
– Сладкий мой! – тихо-тихо, словно в постели с любимой женщиной, сказал Игорь.
Олег опять улыбнулся до ушей. Покраснел, как девица, посмотрел на меня в надежде увидеть реакцию. Не дождавшись моей оценки, махнул рукой, мол, достал уже, и многозначительно сказал:
– Коля, ты еще не знаешь наших приколов.
– Я догадываюсь, – высказался я.
На что Олег не отреагировал. Он был в своей теме. Строил глупые рожи. Потом якобы эротично показал мне кончик языка и продолжил:
– У нас весело. Тебе должно понравиться.
– Понимаю, – сказал я на полном серьезе и показательно сморщил лицо, скривил губы, будто передразнивал Олега, как делают дети. Мол, на тебе такую рожу, мол, вот какой ты на самом деле. На.
Алиса называет это защитной реакцией. Но я люблю делать страшные рожицы и тем самым заводить людей в тупик.
Игорь хмуро посмотрел на меня и многозначительно произнес:
– Да–а, Степанков. Печально.
Что он имел в виду? Видимо, что я – непробиваемый и, типа, без чувства юмора. Видимо, я немного чужой на их празднике жизни. И еще по-настоящему не вхожу в их круг доверия. Плюс – натурал.
Игорь демонстративно вздохнул, отвернулся от меня, посмотрел на Олега, растянулся в улыбке, стал вновь дурашливо веселым, таким классным обаятельным придурком, как Джим Керри. Громко захохотал:
– Ха-ха-ха! Мишутка! Чик-чик! Мишанька! Ба-ба-ба!
Хлопнул по жопе Олега и продолжил:
– Ты так ржал над анекдотом… В ресторане… Медвежонок!.. Ты такой прикольный!
Олег, кокетливо улыбаясь, стал оправдываться:
– Смешно ведь.
Игорь хохотал. Я, глядя, как заразительно он хохочет, тоже засмеялся.
Карабейников, сел на стул возле аквариума, прижал к себе стоящего рядом Олега, громко дунул в его голое пузо, выглядывающее из-под одежды. Звук получился такой, будто кто-то громко пукнул. Михасик покатился со смеху:
– Щекотно! Игореша! Ой, щекотно!
Игорь с прищуром посмотрел на него и сказал:
– Я думал, ты завалишь этого продюсера на стол и прямо там, не сходя с места, отсосешь, – и опять засмеялся. – Михасик, ты был такой дурак. Медведь просто. Мишутка. Ха-ха-ха!
– Они такие хорошие ребята, – сказал Михасик, кокетливо прикусив свой указательный палец.
Два ящера за стеклом аквариума попытались атаковать маленького рачка. Но тот встал в позу, раскрыл свою гигантскую клешню и начал ей размахивать, чем напугал толстохвостых ящеров.
Игорь еще раз дунул Олегу в пузо. Еще раз возник протяжный звук искусственного пука. Просмеявшись, Карабейников серьезно сказал:
– Надо было завалить, да отсосать у него. Думаю, он был бы не против.
Я стал переваривать сказанное. Что это было? Провокация? Прикол? Зачем мне все это слышать? А?
Олег высвободился из рук Игоря, подал мне остывающий чай и сказал:
– Ты, Коля, еще тут такое услышишь и увидишь!
– Я уже чувствую, – попытался сострить я.
– Мы тебя научим любить жизнь, – сказал Игорь. – Правда, Мишутка?
– Могу предположить, – ответил я.
– Хи-хи-хи! – захихикал мне в лицо Олег.
– Ха-ха-ха! – захохотал Игорь.
– Шутники, – подытожил я.
Я понял: Михаськи были похожи на этих двух толстохвостых, плоскомордых ящеров. Им, так же как и тем ящерам, кажется, что они в этой жизни понимают значительно больше. А мне пришлось встать на сторону одинокого, злого рака. Но я теперь знаю, почему он злой.
– Хи–хи–хи!
– Ха–ха–ха!
Мне кажется, я на всю жизнь запомнил эти поцелуйчики в пузико, и «хи-хи-хи», и «ха-ха-ха». Четыре ряда больших отбеленных в дорогих салонах зубов. Четыре горящих глаза. Два счастливых, полных жизни лица. Но это, безусловно, не то счастье, о котором можно мечтать, не та жизнь, что приносит настоящее блаженство. Это гомосексуальное, как я понял потом, счастье протеста. Счастье вызова. Счастье бесконечной борьбы с натуралами. По сути, счастье глобального одиночества и бездетности. И в итоге – участь забвения. Гибельно пустое, как воздушный шарик, счастьице. Глобальная голубая пруха. Они в четыре глаза смотрели на этот мир через грязное окно анального отверстия. И открыто ненавидели всех, кто был не с ними. Натуралы – как говорили они. Они вкладывали в это слово всю свою обиду, всю свою ненависть, всю свою боль. Они искренне хотели, чтобы всех человеков засосало в эту клоаку, в это анальное отверстие. Они были гиперактивными гетерофобами. И это рок пропаганды 1990-х. Они – дети порока. И я… дитя… но я хотя бы борюсь.
Олег убежал из кабинета. Я спросил у Игоря:
– Сценарий будем писать?
Игорь моментально перестал смеяться. Блеск в глазах сменился напускным туманом. Но он быстро изменился в лице и как прежде игриво возмутился:
– Так садись, пиши. Кто мешает? Кто сценарист? А? Кому это дано свыше?
Я развел руками:
– Так… это… Концепция, синопсис, персонажи, речевые характеристики?..
– Садись и пиши, – Игорь встал со стула, подошел ко мне, подтолкнул к компьютеру, – иди-иди, работай.
– Ты прочитал, что я тебе выслал? – спросил я, отрывая жопу от дивана.
– А что ты мне выслал?
– Ясно, – сказал я, поднялся и подошел к окну.
Ух ты, блин! Погода окончательно испортилась.
Я расстроился, поняв, что он ничего из того, что я вчера ему отправил по электронке, не читал. Я молча прошелся по комнате, остановился у сейфа, вздохнул, поставил щелбан железному толстопузу.
– Я выслал тебе концепцию, синопсис, характеристики, – сказал я, облокотившись о сейф.
Тишина. Я заходил…
– Насколько я понимаю, каждый персонаж должен быть прорисован определенной яркой краской… фоновые персонажи… приглашенные звезды… Мне непонятно, почему героев столько много? И чем одна девушка отличается от другой…
Игорь внимательно наблюдал за мной, пока я сопровождал свою речь перемещением от окна к сейфу, и на последнем слове щелкнул зубами, показал на меня пальцем, сказал:
– Гм.
Потом улыбнулся, отвернулся, пошел к окну, резко закрыл жалюзи, повернулся ко мне и громко произнес:
– Ты садись… пиши сцены для ролика.
Он театрально развел руками и улыбнулся.
– Для какого ролика?
– Презентационного. Ролика для кинофестиваля.
Неожиданно Игорь демонстративно напрягся, сконцентрировался, приготовился. Легко подпрыгнул, приземлился, сделал танцевальное па, поклонился и, улыбнувшись, сказал:
– Мы скоро едем в Сочи, ковбой.
– Может, я поеду домой… писать? Тут это… Люди ходят, шум, гам, кастинг, пестинг и т.д.
– Шутишь так? Смешно. Забавно. Это похвально, Степанков, похвально, – серьезно сказал Игорь. – Сейчас все уляжется, утрясется. Все уйдут. Будет тишина. Останемся только мы с тобой. Будем писать.
Вбежал Михасик. И у них опять начался флирт. Ути-пути, поцелуи, шлепки по попке. Какие нежности?! О-ля-ля! Блевать хочется. Они очень быстро перестали меня стесняться.
Глядя на них, я задумался. Порекомендовал меня сюда мой хороший друг. Володя Дроздов. Актер одного из ведущих театров Москвы. За ним я никогда не замечал никаких таких наклонностей. По-моему, Дроздов не голубой, насколько я знаю. А? Хотя по Москве ходили слухи… Но, однако, у него красивая жена. Хотя красивая жена в этом случае далеко не повод, чтобы называть человека неголубым. Ох, Господи! Почему же Володя не предупредил, что тут, как я понимаю, педерастический альянс? Блин!.. Что тут происходит? Нежные мальчики целуются в губки. Тьфу – срамота! Голубятня! Додики, блин!
Игорь подошел ко мне вплотную, больно толкнул меня в бок и окликнул:
– Ко-оля!
Я пришел в себя:
– Да, Игорь.
– Не грузи-ись. Люби меня по-французски… Садись, пиши, писатель.
Я пошел, сел на диван, открыл свой ноутбук, включил. Заиграла известная музыка Windows (у меня тогда еще не было MacBooka). Далее я включил Word, напрягся, попытался сосредоточиться.
Взять себя в руки. Необходимо взять себя в руки. Нужно уметь работать в любых условиях, на своем ноутбуке, на чужом компьютере, на улице, в парке, в метро. Даже, если понадобится, рукой, авторучкой, карандашом, кровью. Странно, правда же? Сейчас писать авторучкой. Хе-хе. Читал я в какой-то газетенке, что кто-то из «великих» современников-писателей год назад или два с гордостью рассказывал, как он продолжает писать на бумаге и от руки. Мол, компьютер украли. Прибеднялся, стервец, хотел, чтобы ему Mac подарили. Думаю, это вранье и PR. Всё вранье и всё PR. Вся наша жизнь PR. Говно-PR.
О чем это я? А-а! Да! Соберись, Степанков, возьми себя в руки. Не раскисай. Не думай всякую хрень. Думай по делу. По делу. Нужно отрабатывать свой хлеб. А писательский хлеб не из легких.
В аквариуме среди водорослей миниатюрный сумасшедший рачок упорно гонял двух хвостатых ящеров. Меня это радовало. Я ведь был на стороне хулигана.
Пытаюсь сосредоточиться, закрываю глаза. Вдруг – шаги. Бум-бум. Бум-бум.
Гребаный Михасик бегает туда-сюда с какими-то бумагами.
Опять закрываю глаза. Вдруг – голос:
– Родная моя…
Игорь разговаривает с девушкой, у которой большие титьки и толстые губы. Она меня сегодня встречала. «Учти, у нас мало времени… А вот…» Господи. Сосредоточиться. Мне нужно сосредоточиться.
– Кстати – Ирина, – представил мне девушку Игорь, – директор по кастингу, по актерам.
– Очень приятно, – встал я, подал ей руку.
Ирина красиво улыбнулась. Я подумал – губы, наверное, накаченные, титьки, видимо, силиконовые. Возникла пауза. Ну да, о чем нам, собственно, говорить. О чем? Улыбается, как дура голливудская из Брянска.
Ира оценила ситуацию, похлопала ресницами, сказала мне:
– Взаимно.
И вновь обратилась к Игорю:
– Завтра я его приглашу, Игорь Николаевич. Но он такой строптивый. Уж-жасно.
Они продолжали начатый несколько минут назад разговор. Я заметил, что Ирина крутит в руках авторучку, то снимает колпачок, то надевает. Нервничает, подумал я, волнуется.
– А ты помягче с ним, – сказал Игорь, забрав в свои руки авторучку, которую она крутила.
Ира даже не обратила внимания на это, продолжала говорить:
– Ну, куда еще мягче?
– Помягче-помягче. Он же, типа, звезда. Дай ему понять, что он звезда. Прижми к своей груди. Он растает в твоих объятиях. Я гарантирую.
Нет, точно – силиконовые титьки. А может, и нет, подумал я. Вообще, надо признаться, хотя я и считаю, что в женщине самое главное жопа, все равно – почти всегда обращаю внимание на грудь. Настоящая, ненастоящая. Большая, маленькая. И ошибаюсь я редко. Однако тут я споткнулся. Потому что тело у Ирины, в принципе, большое, хорошее, жопа в самый аккурат, ноги длинные, плечи широкие. Поэтому у меня и возник вопрос – натуральные или ненатуральные груди. Очень может быть, при таком телосложении и груди естественные. Хотя, если учитывать, что губы, точно, накаченные, вполне возможно, что и титьки вставленные. О чем ты думаешь, Степанко!?
– Будь с ним нежнее, – закончил свой монолог Игорь.
Ирина кивнула головой, молча забрала у Карабейникова свою авторучку и вышла. Тот тоже нисколько не обратил внимания, что у него из рук что-то выхватили.
Странная игра, подумал я. Или, сто пудов, их связывает что-то большое, чем работа.
Игорь подошел ко мне, хлопнул по плечу и сообщил:
– Ну что, Коля, выпьем за первый рабочий день. С почином, так сказать.
Я не знал, что ответить, стал подбирать слова:
– Ну–у… Вроде как… работать… собрались.
– А я тебе о чем? Работать. Конечно, работать. Что будем пить? Тебе понравилась текила?
– Ну… да. Да. Дорогой напиток. Приятный.
Игорь хлопнул в ладоши.
– Витек!
Перед нами откуда ни возьмись появился Витек, похожий на сказочного молодца из ларца. Он между делом тиснул мне руку, и в ожидании приказа с дикой улыбкой уставился на Игоря Николаевича. Витек худощавый, широкоплечий парень, работает у Игоря монтажером и мальчиком на побегушках. Ну а кому сейчас легко?
Игорь достал из портмоне две тысячи рублей, подал их Витьку и шепотом спросил:
– Олег ушел?
– Ушел, – также тихо ответил Витек.
Игорь улыбнулся, потянулся – руки в стороны, демонстративно широко открыв рот, зевнул и громко продолжил:
– Сгоняй за текилой, Витек. Только серебряную покупай. Закуски какой-нибудь. – Карабейников обратился ко мне: – Ты лазанью кушаешь?
– Не знаю. Не пробовал, – ответил я.
– Ты как из глухой деревни приехал, Степанков! – игриво возмутился Игорь. – Попробуешь.
Я вздохнул, ничего не ответил.
Игорь – Витьку:
– Усвоил? И «Байкалу» бутылочку. Или нет, лучше две. Две бутылочки «Байкалу». Всё. Дергай. Дергай-дергай. Одна нога здесь, другая… – он указал пальцем на дверь, – …везде.
Игорь вытолкал Витька за дверь и вышел следом за ним. Двери закрылись.
Я остался в кабинете один, подошел к столу, сел за компьютер, открыл свою электронную почту Yandex. Вдруг боковым зрением вижу, один из ящиков письменного стола приоткрыт. Любопытно. Правда, любопытно. Чужой стол, чужой ящик. Я открыл побольше, заглянул. Там сверху на бумагах лежит фотография. Блин! На фотографии моя Алиса и я. В одном из магазинов какой-то фотоохотник нас запечатлел. Зачем? Кому это нужно? Мама дорогая…


ПЯТАЯ ГЛАВА
24 САНТИМЕТРА

Выпив текилы, я забыл про фотографию в ящике стола.
Выпив еще, я подумал, что жизнь не такая уж мерзкая штука.
Выпив еще, я опять расстроился. Жизнь – говно. Полное говно. Да и я – говно. Наверное. А может, и не говно.
За окном полной дурой повисла пьяная пятнистая, будто больная экземой, луна. От луны пахло говном.
Мы в эту ночь бухали. Бухали долго. Начали с бутылки текилы. Потом Витек сбегал еще. Потом еще. Мы с Игорем всю ночь говорили об искусстве, о творчестве, о режиссуре, о великих режиссерах. Вернее, больше говорил Карабейников, а я, открыв рот, слушал.
Подробно рассказав очередную историю своего успеха, Игорь разливал по рюмкам текилу, обнимал меня и кричал:
– Я так не креативил с института! Ты лучший, Коля! Ты меня возбуждаешь…
– К чему – возбуждаю? – с осторожностью спрашивал я.
– К творчеству. А ты что подумал?
Мы креативили. Хотя креатива в нашей пьянке было ни на грош. Выпив очередную порцию, Игорь лез ко мне целоваться в губы. Он касался моего рта влажными губами, я отстранялся, отгораживался от него. Какого черта? Зачем мне это нужно – спросите вы. А деньги… Чертовы деньги, которые нужно заработать. Если бы другой продюсерпредложил мне тогда сценарную работу, я бы без промедления бросил эту голубую пропахшую текилой компашку и убрался нафиг – восвояси. Не знаю. Не было у меня других предложений. Пока. Я ведь не Виктор Мережко, не Эдвард Радзинский и даже не Стивен Кинг и не Танино Гуэрро. Я просто Николай Степанков, член Союза писателей с прошлого года. Хотя толку от этого членства ни на грош. Только красная корка с печатью. Говна-пирога. А мне нужны деньги.
За окном висела пьяная голая луна, готовая отдаться первому встречному. Я знаю, она любит анальный секс. Я знаю. Я знаю.
– Ты такой классный, Коля! Я давно так не креативил. Ты лучший… сценарист!..
– Ты гений, Игорь! – в ответ хвалил его я.
– Ты лучший! – говорил я Карабейникову, глядя в окно, как черная туча ложится на пьяную голую луну.
– У нас с тобой все получится.
– Дай Бог!
Дай Бог… Дай Бог… К чему это я? А в его глазах есть что-то звериное, животное. Что он там прячет в своей душе? Мне захотелось проникнуть в его голову через глаз. Правый или левый – без разницы. Я ощутил внутри себя странную потребность его убить и обязательно проникнуть внутрь. В юности я подумывал стать патологоанатомом. Блин! Чё ты гонишь, Степанков! Допился! Донюхался! Господи-и!..
– А ты веришь в Бога? – неожиданно спросил я.
– Обязательно, – ни секунды не сомневаясь, ответил Карабейников.
Я внимательно смотрел в его глаза. И не видел в них ни капли сомнения. Через десяток секунд тишины я спросил:
– В какого?
– Что – в какого?
– В какого Бога?
– Я православный.
Я удивился. Налив очередную порцию текилы, я поднял над головой рюмку и провозгласил:
– Ты лучший, Игорь. Я очень рад, что познакомился с таким человеком, как ты. Очень рад, что… Володя Дроздов свел… так сказать, нас… вместе. Ты… Лучший…
Только я ничего толком не смотрел из фильмографии Игоря Карабейникова. Ну, только что пару серий дурацкого сериала «Проклятый ад», где девчонки-самоучки фальшиво играют проституток, где на весь сериал полтора настоящих актера. И все мужики – как выяснилось потом – гомосеки. Или – почти все.
– Ты лучший режиссер России, – закончил я свой панегирик, нагрев в руке рюмку текилы.
Карабейников снова тянул ко мне свои влажные губы для поцелуя. Я же заслонился рюмкой от поцелуя и закончил речь:
– Выпьем. Выпьем за… дружбу…
Игорь кивнул, вдохновился, поднял свою рюмку и громко изрек:
– О-о-о! Сильно. Дружба между мужчинами – это сильно. Это вершина. Это лучшее, что возможно в этом многополярном, глупом, не побоюсь этого слова, дебильном мире. Дружба между мужчинами – это самая потрясающая вещь на земле. Знаешь, когда Сократ разговаривал с Платоном…
Я перебил его:
– А у тебя есть жена, Игорь?
Он поставил рюмку на стол, изменился в лице и скорбно проронил:
– Да, у меня есть жена. Жанна.
Потом демонстративно глубоко вздохнул, глаза его наполнились влагой. Мне показалось, что он вот-вот расплачется. Потом я подумал: врет. Что за мхатовские паузы? Потом снова подумал – нет, правда расплачется. А он вдруг искривился в улыбке и добавил:
– Она такая красива-ая, такая, Степанков… Ты не представляешь, Коля.
Мне понравилась его слова про красивую жену. Я подумал про свою Алису.
– Почему? Представляю. Очень даже реально.
– Нет, ты не представляешь.
Я задумался и спросил:
– В смысле?
– Жену, – просто ответил он, – Жанну. Мою. Представляешь?
– Нет.
– Ну ты постарайся.
– Я стараюсь.
– Старайся.
И он сделал для себя дорожку кокса. Мне, сука, не предложил. Да и ладно. Не больно надо вашего просветления.
Он молча втянул в себя порошок.
Я подумал. Может, я ошибаюсь? Может быть, он никакой не голубой, а просто чуточку манерный, чуточку модный, в ногу со временем. Так ведь сейчас принято – мужчины часто кокетничают друг с другом. Здесь, в Москве. Плюс ко всему – он провокатор. Я, однако, тоже не лыком шитый.
Я попросил его рассказать о Жанне.
Он мило улыбнулся, закрыл глаза, сильно-сильно зажмурился, сморщив лоб, сжался, как куренок. Точно, как куренок. В таком виде он стал походить на куриную гузку. Ага. Очень даже похож. На жопу. На куриную. Когда она, сварившись в бульоне, лежит на тарелке в слиянии с окороком. Я, признаюсь, никогда не любил окорока. Я всегда любил гузку, куриную жопу. Сожрать что ли тебя, Карабейников? Превратить тебя в кусок утреннего кала? Потом встать под душ и смыть с себя всю эту грязь. В комнате стояла мертвая тишина. Слышно было, как одна моя кишка говорит с другой.
Я что-то хотел сказать, открыв рот, произнес:
– Я-а…
Гузка вдруг ожила, Игорь открыл глаза и отчетливо сказал:
– Жанна меня любит. Представляешь? Это так.
После этого склонился над мусорной корзиной, громко шваркнул носом, напором воздуха выбил соплю в глотку, смачно сплюнул, распрямился, облизал влажные губы, потом утерся лежащим рядом вафельным полотенцем и, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Жанна очень хорошая. Да. Она… Это… Это я поднял ее из грязи, представляешь, Коля? Я, –стукнул он указательным пальцем себе в грудь. – Я сделал из нее человека…
– В смысле?
– В прямом. Я ее всему научил. И она сейчас работает исполнительным продюсером в одной из лучших кинокомпаний Москвы. Востребована, как никогда. Жанна, моя школа, – хихикнул Игорь. – Иногда даже зарабатывает больше, чем я. Хи-хи. Но ничего…
Возникла пауза.
– Что ничего? – спросил я.
Игорь вдруг перескочил на другую тему:
– Мы построим дом с Михаськой…
Текилы у нас было еще полбутылки. Думаю, нам хватит. Мы итак уже пьяны и нанюханы. Почему мы перешли на Михаську? Подумал я и спросил:
– А Жанна?
– Что – Жанна?
– Ты ее бросишь?
– Зачем? И Жанна с нами. Вместе. Одной семьей. Михаська будет жить на одном этаже. На первом, например, а Жанна – на втором. Как ты думаешь, где лучше поселить медвежонка? На первом или на втором?
Я не ответил. Я засмеялся. Мне показался забавным такой расклад. Жена на втором, любовник на первом. Медвежонок – на первом! Я заржал. Игорь не понял, над чем я смеюсь, нахмурился, стал защищаться, убеждать меня в том, в чем не нужно:
– Да-да-да. Правда. Она такая красивая, Колек…
– Не сомневаюсь, Игорь.
Он задумался на короткое время, посмотрел сквозь меня и сказал:
– Со мною должны быть и работать только красивые люди… Только красивые.
Он опять замолчал, потом добавил:
– Вчера звонит мне в час ночи… не может выбраться с Мосфильма…
– Кто?
– Жанна. Я ей говорю, бери такси. Она хохочет, нехорошая девочка. Сука такая. Выпила, говорит, вина. Наверное, завела себе любовника на стороне. Пусть. Пускай. И это проходит.
За окном спряталась за тучи пьяная вдрызг, кривая на один бок луна. Игорь, глубоко вздохнув, сказал:
– Скорей бы она ушла от меня.
И посмотрел мне в глаза. Я не знал, что отвечать, лишь пожал плечами и изобразил улыбку на лице.
Игорь взял меня за руку и почему-то перешел на шепот:
– Ты знаешь, Степанков, у меня член двадцать четыре сантиметра.
Я растерялся, криво улыбнулся и тоже шепотом ответил:
– Не знаю.
– Так вот знай, – повелел он во весь голос.
Он отпустил мою руку, поднял свои вверх, раскрыл ладони к потолку и застыл в такой позе. Как будто мессия взывает к небу.
– Ты гордишься этим? – спросил я.
Мессия ожил, опустил руки, глаза заблестели, он громко задышал и почти перешел на крик:
– Безусловно. Двадцать четыре сантиметра – это величина! Правда же?
– Зачем тогда Жанна любовника на стороне ищет? Ну… То есть…
Карабейников икнул, сморщил губы, крякнул и ответил:
– Зачем? Для разнообразия. В этой жизни всегда хочется разнообразия, – он опять на секунду задумался, потом продолжил: – Пускай, я ей не запрещаю. Пусть ищет. Пусть трахается, плохая девочка. Пусть берет от жизни все, сука. Я ее не ревную. Она навсегда, не смотря ни на что, останется моей. Она будет жить в моем сердце.
– Ну да. Чужая жена всегда лучше.
Игорь, не понимая меня, почесал себе нос и спросил:
– Почему? Что ты имеешь в виду?
Я переставил пустую рюмку с одного места на другое и ответил:
– Есть такая пословица. Чужая жена всегда лучше.
Карабейников задумался, переставил свою пустую рюмку с одного места на другое и сказал:
– Хорошо креативим.
Я пожал плечами, осторожно спросил:
– А мы креативим?
– А как же? Что мы, по-твоему, делаем? Мы дополняем друг друга…
– По-моему, мы просто тупо бухаем.
– Ну, это по-твоему. А по-моему…
Игорь снова стал наливать. Я взял рюмку, торжественно встал и сказал:
– Ну что ж… Выпьем. Выпьем за двадцать четыре сантиметра. У меня семнадцать, – засмеялся я.
– А у меня двадцать четыре, – оставаясь серьезным, с гордостью сказал Карабейников и тоже встал.
Он выпил, покряхтел, как старик, и добавил:
– А давай мериться членами?
Я выпил и сказал:
– Зачем? Нет. Не хочу. Все ясно. У тебя 24. Я верю.
Мы разом сели.
– Боишься? – не унимался Игорь.
– Не боюсь.
Тогда Игорь откинулся на спинку кресла, закинул обе руки за голову, как любил он делать, мол, вот я какой, не то, что ты.
– Как ты думаешь, сколько мне лет, Колек?
– Сколько?
Он опять изменился в лице. Края его губ опустились, глаза наполнились слезами. Он встал с кресла, отвернулся к окну, плотнее закрыл жалюзи, развернулся ко мне, и опять на его лице сияла улыбка. «Актер, ну прям Евгений Миронов», – подумал я и от ночной усталости закрыл глаза.
– Ты как думаешь, сколько? – повторил Игорь вопрос.
– Я думаю, лет тридцать восемь, как Володе Дроздову.
Игорь улыбнулся:
– Не угадал.
– А сколько?
Он сел в кресло, обмазал края рюмки с текилой солью и выпил, смакуя и причмокивая.
– Сорок восемь, – поморщился Игорь и шваркнул носом.
Я не на шутку удивился:
– Сорок восемь!?
– Сорок восемь. Старенький уже.
– Ни фига! Ты так хорошо сохранился! – Я пришел в восхищение.
Игорь самодовольно улыбнулся. Мы замолчали. Я еще некоторое время думал о том, насколько он молодо выглядит для своих сорока восьми. Как я понимаю, нет даже речи о здоровом образе жизни. Он выпивает, прямо скажем, не хило. Плюс, порошок с цветными птицами-словами.
– Сейчас такое время, что все возрасты сравниваются, – перебил Игорь ход моих мыслей. – Цивилизация это позволяет. Нет жестких разграничений.
– В принципе, согласен, – поддакнул я.
И ночь шла. И мы пили. И долго еще о чем-то говорили. Он рассказывал мне о том, как ему в клинике вкалывали стволовые клетки. Как он проходил курс «омолаживания». Он рассказывал о своих режиссерских работах. И я был очарован этим человеком. Оказывается, он в 90-х играл в кино. Только ни одного из перечисленных им фильмов я не видел. Он снимал клипы для Ларисы Долиной, для Филиппа Киркорова, для Кристины Орбакайте. И я их, к счастью, видел. И похвалил его. В конце концов, в прошлом году Карабейников выпустил для третьего канала рейтинговый сериал «Проклятый ад». Я сидел, пил текилу с человеком, который общался со многими звездами эстрады, кино и телевидения. Я восхищался Игорем Карабейниковым. Пусть он даже трижды гей. Но это клево. Гм. В смысле, не то клево, что он гей, а то клево, что он клевый чувак.
– А Сережа Зверин – такой умница. Он такой креативный. Я тебя с ним познакомлю.
– Он, правда, голубой? Или это имидж?
– Послушай…
И Игорь рассказал по большому секрету, что у него был секс с Сережой Звериным. Каким страстным в постели был Сережа Зверин!.. Сколько в нем темперамента!.. Как они валетом сосали друг у друга члены. И как им было здорово. Тьфу! Бля! Меня, конечно, совсем не вдохновляли истории о трахах двух мужиков, но я выслушал.
Игорь закончил рассказ, взял бутылку в рук, стал разливать оставшуюся текилу.
– Давай выпьем, тряхнем, как говорится, титьками, – и громко захохотал.
Я засмеялся, протянул руку к его голове, желая потрогать прикольный белый ершик густых волос. Прикоснулся и…
Блин! От ужаса одернул руку. Моментально подскочил со стула. Что это!!!???
– Что это!?
– Где? – мило улыбнулся Игорь, оглядываясь назад.
– Блин!..
Я, качаясь, подошел к дивану, упал на спину. Старый кожаный диван недовольно скрипнул дурацкими пружинами.
– Извини. Мне надо... Чуть-чуть отдохну. У меня глюки.
Я еще раз внимательно посмотрел на Игоря. Он с сумасшедшей улыбкой сказал:
– Ну что ж…
Я закрыл глаза. Что сейчас случилось? Я потрогал его по голове. Так? Так. Что я там нащупал? Боже!.. Да, нет. Абсурд. Не может быть. Просто шишечка. Обычная шишечка. Нарост, жировик, большой прыщик. Черт его знает!.. Черт… Ну не рога же!? Может быть, я допился до белой горячки? Боже!.. Пить надо меньше. Нюхать еще меньше.
Игорь тронул меня по руке, которой я закрылся от электрического света, бьющего мне сверху прямо в глаза.
– Что с тобой, Николай?
– Все хорошо.
– Давай тогда ложиться спать.
– А где?
– Здесь.
Я представил себе перспективу сна на одном диване с Игорем Карабейниковым. Хоть я его и беспредельно уважал, но не до такой же степени, чтобы лечь с ним на одном диване. Через неплотно закрытые жалюзи пробивались уже лучи утреннего солнца. Слава Богу, утро.
Я встал и сказал:
– Поеду домой. Метро уже работает. Автобусы до моего города ходят.
– А где ты живешь?
– Сейчас в Егорьевске.
Игорь удивился:
– Вау. Далеко.
– Два часа. Мы с Алисой хотим там бизнес замутить…
Он, не желая слушать, пожал мне руку.
– Ладно, Николай. Бывай. Завтра… Вернее, сегодня мне рано вставать. Ехать на переговоры. Нужно поспать немного.
– Сценарий так и не начали писать…
– Хорошо сегодня посидели, покреативили.
Я вспомнил про галлюцинацию с рожками, вздохнул и устало пробормотал:
– Нормально.
И начал собираться. Скрутил шнур адаптера, сложил ноутбук, убрал его в кофр, пристегнул ремешком. Снял с плечиков пиджак, надел. Игорь тем временем говорит:
– Мы с Михасиком пять лет вместе.
– Пять лет – это срок, – не оборачиваясь вставил я.
Игорь зачем-то сообщил:
– Когда я его первый раз трахнул, он после этого четыре дня блевал.
– Сочувствую, – как будто равнодушно сказал я, а самому после его слов стало очень неприятно.
Ну и Бог с ним. Я надел пиджак, на плечо повесил кофр с ноутом, поворачиваюсь к Игорю. А он стоит абсолютно голый.
– Гм.

ШЕСТАЯ ГЛАВА
МИХАСЬКИ

На другой день работа над сценарием не сдвинулась с места. Мы снова креативили. Что за дурацкое слово – креативить!? Креативаили, блин. Занимались творческим онанизмом. Я ненавижу заниматься творческим онанизмом. Я не возражаю против предварительных планов произведения, так работал Достоевский (перед тем, как писать, составлял схему), я и сам так иной раз работаю, чаще по крупным сценариям, где важна математическая составляющая. Но когда составление схем и планов становится коллективным трудом – это просто пиздец. Все хотят сделать «огромный» вклад, все хотят вдохнуть жизнь в произведение, притом вдохнуть свою жизнь, полную комплексов и обид. В общем, весь креатив современного кино похож на басню Крылова «Лебедь, рак и щука». В итоге мы получаем то, что получилось.

Креативим. Пытаюсь объяснить про конфликт. Что, мол, без этого в сценарии никуда.
Отрицательные персонажи должны быть яркими, иначе конфликт будет скупым… Нельзя допустить, чтобы главная героиня появилась на десятой минуте фильма… Почему так много персонажей? Зрителю сложно будет всех запомнить. Нет. Учительниц должно быть четыре. Почему? Потому что это мои девочки. Я потом с ними буду делать мегапроекты… Нужно мягко вставить голубую тему… Зачем? Я так хочу. Но… Никаких «но», блин.
Тогда мы впервые повздорили с Игорем. Я высказался против некоторых сцен. А Карабейникову это не понравилось.
– Всё! Прекрати, Степанков!
Мы минут на пять замолчали.
В кабинет вбежал Олежик, нарушив тишину.
Когда он подошел к Игорю, тот прижал его к себе и нежно сказал:
– Ты такой хороший, Михаська. Давай убьем Степанкова.
Счастливый Олег нежно прижался к Карабейникову и пролепетал:
– А ты самый лучший, Михаська.
Я тяжело вздохнул и спросил:
– Кто из вас все-таки Михаська? Я не понимаю. Кто?
Карабейников засмеялся:
– Улыбайся, Коля. Улыбайся. Смурной сидишь. Конь в пальто.
– Кто все-таки Михаська? – опять спросил я.
Олег театрально возмутился:
– Глупый ты такой, Коля! Оба мы Михаськи. Оба. Я – Михаська, и Игорь Николаевич – Михаська.
– Как так?
Карабейников взял руку Олега и положил на свой пах.
– Не слушай его, медвежонок. Он же автор. Человек отвлеченный. Он не хочет быть Михаськой. Глупый. Он не знает, как у нас хорошо.
Счастливый Олег заулыбался. Глаза его блестели. Он безумно любил время такой нежности, на которую Игорь уделял минуты.
Игорь отпустил Олега, поднялся, прошелся по кабинету, присел со мной на диван и выдал:
– Ты ведь получишь славу огромную после проекта «Стэп бай стэп». Тебя, Коля, будут звать к себе режиссеры. Тебя занесет от гордости. Небось, и руки не подашь?
Не дождавшись от меня ответа, он обратился к Олегу:
– Медвежонок, он подаст мне руку? Как ты думаешь?
Тот демонстративно развел руками и объяснил:
– Он же натурал. Все натуралы чуточку не того… Даже едят как-то… Не как все люди.
Олег встал, подошел к шкафу, достал с полки туалетную бумагу, стал разматывать и отрывать.
Игорь постучал пальцами по стеклу аквариума и сказал:
– Михаська – это наше подпольное имя. Общее. Одно на двоих. Понимаешь?
Я кивнул головой.
Олег положил рулон бумаги обратно в шкаф, подошел вплотную ко мне и шепотом добавил:
– Но это наш с Михаськой секрет.
Со спины приблизился Игорь, положил мне руку на плечо и сказал так, как будто они доверяют мне такую тайну, которая озолотит меня никак не меньше, чем на миллион долларов:
– Об этом никто не знает, кроме нас двоих и… тебя.
– Правда? – засомневался я.
– И под страхом смерти ты должен хранить этот секрет, – отчеканил Игорь.
– Гм, – выдохнул лишь я.
Они враз отошли от меня. Олег захихикал:
– Хи–хи. Не верит еще. Упрямый. Ужасно упрямый.
– Правда, – сказал Карабейников, – и об этом ни кому ни слова. Я тебя прошу, – положил он руку на свою грудь и как бы изобразил на лице просьбу или даже некую претензию, что больше походило на скорбь.
– И даже Жанна не знает, что вы друг друга зовете Михаськами? – Спросил я.
Игорь решительно ответил:
– Жанна тем более.
– Тогда почему «медвежонок»? – Не унимался я.
Игорь снова пошел к шкафу, открыл стеклянную дверцу, достал двух маленьких медвежат из своей огромной коллекции, показал их мне и сказал:
– Видишь?
– Вижу.
– Всех голубых называют медвежатами.
– Почему? – поинтересовался я.
– Потому что все мы медвежата.
– Я думал медвежата – это единоросы.
Игорь задумался, положил игрушечных мишек на место, закрыл дверцу, направился к двери и по ходу сказал:
– Это они у нас этот символ украли. Хотя мы не против партии власти. Они тоже все наши. Тоже медвежата, большей частью.
– Очень приятные медвежата, – подтвердил Олежик.
– Странно, – обронил я.
– Ничего странного. Все медведи хорошенькие. Вот посмотри на Михасика, – он кивнул в сторону Олега, – смотри, разве он не хорошенький?
– Не мне судить, – ответил я.
Игорь скривил лицо и сурово резюмировал:
– Быдло ты, Степанков. А мы медвежата. И мишутки.
– И Михаськи, – возбужденно вставил Олежик.
Олег всегда безумно шестерил перед Игорем. Но то и понятно, потому что, по сути, Игорь его содержал, кормил.
Забежим вперед, через некоторое время, на день рождения Игорь подарит мне медвежонка. Видимо, это был знак особого внимания. Мол, вступай в наши ряды медвежат.
– Наверное, быдло, – равнодушно согласился я.
– Перевоспитывайся, – хлопнул меня по плечу Игорь и тут же обратился к Олегу: – Медвежонок, сходи со мной в туалет.
Михасик моментально вскочил из-за компьютера и побежал к выходу, однако, его остановил Карабейников и со всей серьезностью спросил:
– Михаська, а ты бумажки взял?
Олег с готовностью ответил:
– Конечно взял, Михасик.
– Идем. А то я щас обделаюсь прямо здесь, – первым вышел Игорь.
– Я ведь тебя сердцем чувствую, Михасик. Бумажку приготовил заранее, – побежал за ним вдогонку Олег, горланя на весь коридор. – Мишутки идут какать!
– Тише ты! – Прозвучал голос Игоря.
– Насрать! – Веселился Олег.
Голоса стихли. Ушли. Ушли. Я остался один. Мне показалось странным, что Игорь пошел в туалет по большому вместе с Олегом. И что Младший Михаська, который Игорь, отрывал для Старшего бумагу для подтирки задолго до того, как тот предложил пойти в туалет. Видимо, между ними на самом деле космическая связь. Космическая связь через анальное отверстие. Не важно, но, извиняюсь, срать вдвоем?.. Мое мнение, что делать дела по большому лучше всего в одиночестве. Чтобы чувствовать себя исключительно комфортно.
Я вспомнил, как в армии это было, где на кабинках не было дверей. А то и кабинок не было. Заходишь в сортир. У стен много засранных дырок. Снимаешь штаны, присаживаешься, торчишь над одной из них, тужишься, стараешься быстрее посрать, пока никто не зашел. Твоя колтушка летит в дырку метр, а то и два до коричневой жижи. В это время в сортир входит другой солдат. Видит весь процесс дефекации, который ты всегда считал сугубо интимным. И этот человек тебе становится неприятен. Потому что он узрел тебя срущим. Бля, ну приспичило же тебе зайти сию минуту.
Михаськи ходили срать целый час. Я уже успел задремать на диване. Вдруг врывается Игорь и кричит:
– Собирайся, натурал! Едем!
– Куда? – забеспокоился я.
– Собирайся. Будем смотреть чудо.
– А сценарий?
– Потом. После.
Игорь быстро сел за компьютер, видимо, наскоро проверить почту перед уходом.
– Куда едем? – я встал с дивана и заглянул в аквариум.
Два ящера плавали медленно и мерно. Им было хорошо.
Игорь обратил внимание, что я смотрю на аквариум, и полюбопытствовал:
– Скажи, они похожи на нас с Михаськой?
– Не думал над этим, – ответил я.
– А чего ты не веселишься, Степанков? – громко потребовал Игорь.
– А чего веселится то?
– Как чего? Жизнь прекрасна. Мы едем смотреть чудо, – говорил и переодевался Карабейников.
– Какое чудо?
– Концерт Кайли Миноуг.
– А кто это такая?
Игоря это возмутило:
– Ты что?! Это великая певица. Она является символом голубых и лесбиянок. Она наша.
В этот момент вбежал запыхавшийся, взъерошенный Олег, увидев нас несобранными, возмутился:
– Как!? Вы еще не готовы? Машина внизу.
– Бегом-бегом-бегом. Фи-фи! Ути моя маленькая жопка, - повизгивая лепетал Игорь, по ходу сборов мацая Олежика, отчего тот также повизгивал.
Я смотрел на эту Гоморру и, наверное, на моем лице было всё написано.
– Фу-фу! Фи-фи! Фа-фа!

СЕДЬМАЯ ГЛАВА
Я ВОДОЛАЗ

Михаськи бежали к машине впереди меня. Семенили. Оба небольшого роста. Оба коренастенькие. Не коренастые, а именно коренастенькие. Не как мужики, а как тетки с рынка. Веселые, обаятельные, безобидные крепыши.
Мне было грустно. Я шел немного поодаль от них. Толстый, высокий. Новый Довлатов, как представлял меня в одной кинокомпании Саша Назаров. Русский Буковски, как называл меня Эдуард Бояков.
Олег сбавил темп и по ходу движения повернулся ко мне, улыбнулся, шуткой ткнул меня в грудь кулаком и сказал:
– Улыбайся, Коля! Ты чё как не родной! Улыбайся! Жизнь прекрасна. Мир удивителен.
– Мир на самом деле удивителен, – я через силу улыбнулся.
Игорь оценил мои старания, толкнул в плечо и сказал:
– Вот! Такой ты мне нравишься. А то идет, как фашист. А может, ты гомофоб?
Игорь сбавил шаг, поровнялся со мной. Я улыбнулся.
– Слушай, а напиши про меня книгу, Степанков.
– Напишу.
– Ай да молодец! Когда?
– Потом. После проекта.
– Все верно. Первым делом наше кино, – он еще раз шуткой ударил меня по плечу, – ты чувствуешь, что это наше кино?
– Чувствую. Только не понимаю, когда мы его будем писать.
– Скоро, Коля, скоро. Не грузись. Отдыхай по полной. Время у нас еще есть. На днях я повезу тебя к продюсеру, богатому папеньке. Он хочет на тебя посмотреть.
Я насторожился:
– То есть? Меня как автора сценария нужно еще утвердить?
Игорь снова хлопнул меня по плечу:
– Не грузись. Я тут всех утверждаю. Я принимаю решение. Я твой бог.
Он окрикнул Олегу:
– Олег, как ты думаешь, когда Степанков благодаря нам прославится, он не побрезгует подавать нам руку?
Олег мигом включился в игру, подпрыгнул на месте, скрестил ноги, как в танцевальном движении, перевернулся на сто восемьдесят градусов и напел на чудной мотив:
– Мы его тогда поймаем за углом и набьем ему морду.
– Кто мы? – серьезно спросил я, не оценив шутки.
– Я, – ответил Олег, – и Игорь Николаевич.
Игорь заиграл по-другому, подскочил к Олегу, чмокнул его в щечку и сказал:
– Ты что, Михасик, не пугай автора. Вдруг у него больное воображение.
Михасик прекратил игру, нахмурил бровки, сделал губы трубочкой и высказался:
– Да он вообще какой-то… Как будто из Таганрога приехал. Шуток не понимает.
– Ты из Таганрога, Степанков? – смеясь, спросил Игорь.
– Нет, он из Саранска, – снова пошутил Олег.
– Или из Воронежа, – смеялся Игорь.
«Театралы», – подумал я.
По ходу разговора мы влились в толпу, движущуюся на концерт. Я следовал за Михасиками, лавировал, как мог. Но все равно натыкался на различные препятствия. Люди как будто специально лезли мне под ноги, вырастали перед моим носом. Мне приходилось маневрировать, обходить, а иногда отталкивать наиболее беспардонных, которые лезли сквозь толпу напропалую.
– Ты чё! Охерел что ли!? – сказал мне один из встречных, которого я оттолкнул.
– Пошел нахуй! – громко сказал я и изобразил на лице жестокость.
Игорь услышал это. Остановился, посмотрел на меня. Я оскаленным зверем смотрел на попавшего под ноги двадцатилетнего выродка.
– Чё ты нах!? – шипел я, – урою! Шушара!
Парень понял, что я сильнее или наглее, и, опустив голову, скрылся в толпе. Игорь улыбнулся мне:
– Ну, ниче ты его!
– Шакал, – сказал я спокойно, – под ноги прыгает.
– Я говорю, ты из Воронежа.
Мы мало-помалу добрались до кассы. Олежка взял билеты. Я краем глаза увидел цены – от полутора тысяч, блин!Что там за Минога такая?
Мы зашли в фойе концертного зала, отстояли очередь в раздевалку, сдали одежду и куда-то пошли. Мне к этому времени стало тошно от людского столпотворения, не хватало кислорода. Игорь рассказывал мне, что когда он сосет, забирает энергию. Я смеялся, думал, что он шутит. По-моему, энергию забирает толпа. Просто высасывает напрочь. Ты стоишь в толпе опустошенный. И в эту пустоту вливается массовое сознание, социальная паранойя. И в твоей голове в твоих мыслях как прежде летают птицы с черными глазами. Но они облезлые, вонючие, беспорядочные. В твоей голове образуется словесный хаос, словесный понос. Слов в твоей голове слишком много. Ты стараешься все там упорядочить. Но толпа тебе мешает. Тебе хуево. Ты думаешь – бред. Или совсем не думаешь. В твоей душе абсурд. Плюс ко всему ты потеешь. Ужасно потеешь. Потеешь так, что хочется тут же принять душ.
Хотя, как знать. Вероятно, некоторых людей наоборот толпа вдохновляет на творчество, на поступки. Вероятно. Но это не про меня. Меня толпа угнетает. Я – одинокий бизон, взирающий на чистое небо Великих равнин Иллинойса. Я последний бизон этих бескрайних прерий. Эти белые переселенцы убили всех моих братьев. Я натурал. Самый настоящий натурал. О, Гиче Маниту!.. Вы стоите на моей ноге…
– Вы стоите на моей ноге, – услышал я чей-то голос.
– Что случилось? – спросил я.
– Молодой человек, вы стоите на моей ноге. Мне, конечно, отчасти приятно, но…
Я посмотрел на белокурую девушку лет двадцати. Она, улыбаясь, поднимала вверх бровки и опускала. Мол, приди в себя, парень и закадри меня. Я эмансипированная девочка и отдамся тебе с удовольствием. Посмотрев под ноги, я на самом деле обнаружил, что стою на ее ноге.
– Простите, – сказал я и убрал ногу.
– Вы сделали мне больно, – с улыбкой сказала она и пошла.
– Простите, – еще раз извинился я.
– Ничего страшного, – на прощанье сказала девушка и растворилась в толпе.
Ничего страшного… Ничего себе. Гм. Соска какая. Я потерялся. Я в упор не видел Михасиков. Черт побери! Японский бог! Столько народу! Откуда столько народу! Неужели все хотят посмотреть эту Лайзу Миноуг… Или Лизу Миноуг. Или Миногу. Как-то так. Это певица, по словам Игоря, самый настоящий символ гомосексуалистов и лесбиянок. Неужели все пришедшие на этот концерт гомосексуалисты и лесбиянки? Нет. Не может быть. Я же, например, не гомосексуалист и не лесбиянка. Ну целовался… Ну работаю я с пидорами. Ну и что? Это же еще ни о чем не говорит. Я просто играю в эту игру. Алиса только меня предупреждает, что я могу заиграться. Но я помню главное правило: один раз – пидорас. Именно. И никаких исключений. Один раз – пидорас. Ни грамма в рот, ни сантиметра в жопу. ТЧК.
– Ты где ходишь? – Игорь больно схватил меня за руку и потащил вперед, – скоро начнется. Идем.
Я поспешил за ним.
Перед входом в огромный зал я почему-то подумал про свое портмоне. Где оно? Проверил карманы джинсов. Нет. Я его отдал вместе с курткой в раздевалке. Блин!
– Щас, – сказал я Игорю и рванулся назад.
– Куда ты? – обернулся он.
Но я уже пробирался сквозь толпу. Я уже лез сквозь эти голубые джунгли и заросли. Гиче Маниту, зачем ты меня оставляешь?
Пройдя через плотный поток людей, я очутился у раздевалки. Народу там уже не было. Я подаю номерок.
– Дайте, пожалуйста, мою куртку.
Недовольная работница раздевалки вырывает из рук мой номерок и растворяется в море всевозможной одежды. Она находилась под водой достаточно долго.
– «Дайте мне куртку. Да дайте мне куртку», госпидя, – бурчала она, передразнивая меня, пока плавала там, – не могут успокоиться. Ходят и ходят.
Она не скоро нашла мою одежду. К этому времени зазвучала музыка. И толпа поклонников заорала и зааплодировала.
Я с нетерпением дождался куртки и стал шарить по карманам. Внутренний карман. Нет. Боковой один. Нет. Боковой второй… Боже мой! Нет.
– А где мои деньги? – спросил я у тети.
От неожиданности она стала заикаться:
– Не… не… не поняла…
– Куда делись мои деньги? – сурово потребовал я.
Она махнула рукой и громко сказанула:
– Да идите вы… на… концерт!
Все ясно. Со мной поработали карманники. Но где они это сделали? Как так нерасторопно получилось? Эх ты, Степанков, доверчивая душа! Глупый белый человек! Сколько было в портмоне? Тысячи три-четыре. Серьезный убыток. Блин! А может это злая шутка Карабейникова? Да ну. Зачем ему это? Понятно, он шутник. Но не до такой же степени.
Я снова отдал тетушке куртку, взял свой номерок и пошел на концерт. Голоса этой Миноуг все еще не было. Звучала только музыка. Минут десять музыки для разогрева, видимо.
Я вошел в бушующий зал. Это был океан дельфинов. Тьма толстых ласковых дельфинов. А я водолаз. Пускай водолаз. Самое главное, не пидорас.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА
КАЙЛИ МИНОУГ
Я входил в ту самую минуту, когда на сцену на канатах спустилась та самая Кайли Миноуг. Минога – подводная лодка в степях Украины. Она запела первую песню. Я шел к возбужденной, агонизирующей толпе. Бес плясал. Я искал Михасиков. Их нигде не было. Где же их искать? Тут такое столпотворение. Нужно сказать, что у нас были места на танцпол (как-то так). То есть не места вовсе. Попросту мы должны были стоять перед сценой, типа танцевать. Но близко к сцене подобраться было практически невозможно. Чем ближе, тем плотнее народ. Битком. Как потные склизкие селедки в банке. Кругом счастливые лица. Создавалось такое впечатление, что один я тут не получаю удовольствия и думаю о своем мениске на левом колене. Как я устал от этих менисков. То на одном колене, то на другом. Первая песня Миноуг мне откровенно не понравилась. Мне кажется, под Мадонну косит девица. Ну-у не знаю. Ну-у хорошее световое шоу. Ну-у танцевальная группа двигается отлично. Ну-у, ну не знаю. А зрители у сцены аплодировали и бесновались так, будто песню исполнил сам Фарух Булсара – Фредди Меркьюри. Не меньше.
Я минут десять искал своих голубых друзей. Не мог найти. В конце концов меня все достало, я отошел в сторону и стал смотреть на певицу в большой транслирующий он-лайн экран. Здесь хоть видно крупно ее лицо. Лицо эмоций особых не выражало. Менялось все. Декорации, костюмы, маски, стили музыки. Полная эклектика. Не менялось только лицо Миноуг. Подводная лодка оставалась подводной лодкой. Ее лицо было всегда таким же. Видимо, чудеса косметической хирургии. Зачем работать лицом? Оно должно быть, как памятник, как монумент.
Миноуг пела. Толпа плясала, бесновалась.
Игорь, пытаясь напугать, схватил меня за руку:
– Стой! Кто идет! – сказал он, перекрикивая музыку.
Я повернулся к нему с серьезным лицом.
– Что не весел? – задал вопрос Игорь.
– Просто так, – громко ответил я.
– Жизнь прекрасна. Посмотри, какое шоу. Я хочу делать такое шоу. Год назад я по глупости пропустил концерт Мадонны. Сегодня мы не могли пропустить шоу символа голубого движения, шоу Кайли Миноуг.
Я спросил:
– Уже есть такое движение? Голубое?
– Есть. Все к этому идет. Скоро к власти в Российской Федерации придет голубой президент. Да-да.
Меня потянула к анализу:
– По-моему, все идет к тому, что империя вот-вот рухнет. Все показатели кризиса на лицо. Вслед за голубым движением следует конец империи.
Игорь больно ткнул меня в бок и улыбнулся:
– Думай о себе, а не об империи. Мы-то с тобой живы. И я не чистый гомосексуалист, я бисексуал. У меня есть жена.
– Удобно устроился, – сыронизировал я.
– Прекрати, – больно ущипнул меня Карабейников.
Я тяжело вздохнул и крикнул:
– Игорь, дай мне тысячу рублей. Я деньги в офисе забыл.
– Что значит «дай»? – возмутился тот.
– Взаймы.
Игорь обнял меня за шею, прижался к моему уху и громко крикнул:
– Пошутил! Улыбайся! Я твой друг. Лучший друг.
Он достал из портмоне тысячную купюру, сунул мне в ладошку, тут же отвернулся от меня, поднял вверх руки и замахал в такт музыки вместе с другим стадом. Я подумал о том, что если долго держать руки вверху, они непременно затекут. Сто процентов.
Миноуг снова переоделась в какой-то садомазохистский прикид из кожи с заклепками. На сцене поменялись танцоры. Я думаю, ну, может, сейчас будет круто. Ан нет. Песня опять никакая. Для меня, конечно, никакая. Потому что народ вокруг завопил от восторга. Видимо, я чего-то не понимаю.Тут я хочу сказать, что пипл очень подвержен такой болезни, как социальная паранойя. Тем более российский пипл, который воспитан на «Ласковых маях» и «Миражах». Ну, максимум на Викторе Цое. Я, кстати, тоже воспитан на Цое и тоже не меньший параноик, чем мои соседи. Сегодня пипл легко сбить с толку. Можно рассказать простую вещь о том, что освободилось место в метро, ты сел на это место. А оно вдруг нагрето чьей-то жопой. И настроение твое улучшилось. И все. Все просто. И важно, что ты сам в метро уже не ездишь лет десять. Впадлу. Да и слава не позволяет. Да и «Бентли» у тебя самой последней модели. Но пиплу ты вливаешь в уши, что хозяйка подняла цену за аренду квартиры. Но пусть пипл думает, что мне плохо, так же, как ему. Пусть он меня пожалеет. Жалость – это ведь характерная черта русского пипла. И я его буду водить за нос. Называть себя русским путешественником и прятать в штанах свой обрезанный в синагоге член. Пиарится про то, что я в доску свой парень. Я такой же картавый, как и вы, как и половина полукровков Российской Федерации. Ага. А пипл пусть пребывает в социальной паранойе. Кушать подано! Пережевано. Кушайте, и ваше настроение улучшиться. Ты, конечно, врешь безбожно. Потому что у тебя уже свой дом в престижном районе, ресторан. Потому что искусство – это и есть вранье. Мы, писатели, все шарлатаны. Мы вкладываем иллюзии в головы пиплу… Мы продаем любовный напиток. И уже не лукавим, что это волшебный эликсир, а говорим правду – это чистый спирт, бухайте.
Я вышел из моря. Глоток воздуха. Я вышел из шума. Боже, бедные мои перепонки. Не люблю концертов. Пошел в бар. Заказал себе сто пятьдесят граммов водки. Только сто пятьдесят. Не больше. Если больше, то я буду пьяный. Выпил. И так стало хорошо! Так стало хорошо, что я еще одну заказал. Все. Хватит. Хотя… Эх, ладно. Еще одну рюмочку и все. Потом еще заказал. Потом еще. И мне все стало по барабану! Глупо. Я, как дурак, приехал писать сценарий в ночную смену. Тогда, когда мозги у меня ни фига не работают. А вместо этого мы пошли в море, на концерт, трясти толстыми жопами, слушать, как поет украинская подводная лодка Минога. Ну и ладно! Я вам сейчас испорчу телевидение. Я вам тогда устрою танцульки. Щас-щас. Долбанные Михаськи, достали уже.
– Гарсон, еще сто пятьдесят. И все.
Бармен сказал:
– На здоровье.
Я возмутился:
– Какое к черту здоровье!? Когда тут такая долбота! Я приехал писать сценарий полнометражного фильма, а меня потащили на концерт голубого символа… Этой… как ее?
– Кайли Миноуг.
– Именно. Именно. Там в море тонут люди. Ты меня понимаешь?
– Понимаю, – ответил бармен.
– Только ты меня понимаешь. Один. Больше никто.
Я рассчитался, пошатываясь, отправился в зал.
Я набрал в легкие воздуха и вошел в море, когда певица – забыл, как ее зовут – запела новую песню. На этот раз она нарядилась в костюм крылатой феи. Теперь после водки мне очень понравился ее прикид. Я, надо признаться, вдохновился песней. Не плохо. Да.
– А вот это очень ничего песня! – объяснял я охраннику, стоящему в стороне, – Как вам… кажется?
– Идите, слушайте, –рукой указал охранник в сторону сцены.
– Иду, иду. Надеюсь, вы не думаете, что я пидор.
– Идите-идите.
– Хорошо.
Я пошел.
Охранник, конечно, заметил, что я в доску пьяный. Он три раза кашлянул, но не предпринял никаких действий.
А я шел к сцене. Мне уже было пофигу до Михасиков. Я хотел подойти поближе к певице (забыл, как зовут) и рассмотреть ее внимательнее. Толпа становилась все гуще и гуще. Я попытался протиснуться сквозь людские наслоения. У меня это с трудом получалось. Потом меня стали толкать вправо, еще вправо. Еще. Еще. Там было более-менее свободно. Но певица с этого края видна была только в профиль. Ну и хуйня-война. Я стал брать еще правее. И очутился у какой-то стены. В темноте. Блин! Меня прижали к стене больно-больно. Потом опять стало свободно. Это не море, это консервная банка с кильками в томатном соусе.
Вдруг стена ожила, и оттуда вышел огромный под два метра ростом, толстый усатый майор милиции с мобилой у уха, фонариком на шее и с бейджиком на груди. Оказалось, что тут была тайная дверь. Туда можно пробраться. По счастью майор не захлопнул ее до конца. И я осторожно заглянул в щелочку. Там была большая темнота. Я приоткрыл дверь, боком проник внутрь и закрыл за собой. Замок защелкнулся. Песня закончилась. Началась новая.
Кромешная тьма. Я иду на ощупь. Обо что-то спотыкаюсь, падаю. Поднимаюсь. И музыка в этот момент бьет мне по перепонкам. Я вновь падаю. И пока не встаю. Слушаю свою голову. По-моему, меня контузило. Музыка не утихает. Мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется от напряжения. Уж-жасно!
Я встаю снова, иду вперед. Вдруг нарываюсь на стену. Шарю по ней рукамии нахожу небольшую дверь. Нащупываю защелку. Щелк! Отрываю дверь. Вау. Ой-ля-ля.
Яркий свет заливает мне глаза. Я ни черта не вижу. Делаю два шага вперед. Музыка, как прежде звучит.
– Фак ю! –слышу я голос.
Внимательно приглядываюсь, зрение мало-помалу возвращается ко мне. Вижу танцора, который, не прекращая двигаться в такт мелодии, смотрит на меня с удивлением.
– Вы тут… это… самое… репетируете что ли? –спрашиваю я.
Делаю еще несколько шагов вперед и наконец-то понимаю, что попал на громадную сцену. Впереди перед беснующимися зрителями поет певица (забыл, как ее зовут). А? Как зовут тетеньку, спрашиваю? Фак ю! Сам ты – фак ю. Фак ю! Пошел отсюда! Козел! Who You? Сам дурак. Фак Ю.
Я понимаю, что хуже положения, чем у меня, не бывает, смачно плюю под ноги танцору и быстро иду к певице. Где-то на полпути я запинаюсь за какую-то хрень – не то софит, не то колонка. Падаю на сцену. И понимаю, что в огромном зале смех. И зрители смеются надо мной. Певица поворачивает ко мне и тоже, как танцор, говорит:
– Фак ю!
Я встаю на ноги, иду к певице (забыл, блин, как зовут), обнимаю ее (она, оказывается, маленькая-маленькая), говорю:
– Как тебя… это… зовут?
А фонограмма продолжает звучать.
Толпа беснуется.
Я вижу, к нам бежит охрана. Я говорю ей:
– Певица, можно я тебя поцелую? Или можно даже… Фак Ю… сделать. Один раз.
Она ошарашена. Отстраняется от меня. А я ее целую в глубокий засос. Потом забираю у нее микрофон и кричу в зал:
– Вот! А вы говорите – символ гомосексуалистов и лесбиянок. Она просто женщина. Моя сладкая девочка. Я ее люблю больше, чем Мадонну. Я ее бой-френд. Меня зовут Николай Степанков. Вот.
Через минуту охранники, милиционеры вели меня по коридорам концертного зала в наручниках.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА
КОНЮШНИ ШЕЙХА

Наутро Алиса забрала меня из милиции. Подключила своих знакомых. Я заплатил штраф за злостное хулиганство и пообещал, что больше никогда это не повторится. Михаськи долго смеялись над моим проступком.

Через день я опять поехал на ночную работу. Приезжаю,а в кабинете у Карабейникова шалман народу. Я заглядываю в двери, не решаюсь зайти, кивая головой, мол, здравствуйте.
Игорь зовет меня к себе:
– Заходи-заходи, Коля.
Он выходит мне навстречу. Мы по дурацкой традиции, касаясь щеками, обмениваемся тремя поцелуями в воздух. После чего Игорь рукой показывает на меня, представляет всем гостям:
– Николай Степанков. На сегодня лучший сценарист города Москвы. Победитель всевозможных конкурсов.
Игорь по порядку указывает на всех присутствующих:
– Эвелина Биляданс, наша звезда. Представлять ее нет смысла. Ты знаешь Эвелину Биляданс?
Я, кроме как в фильме «Проклятый ад», признаюсь честно, думал, что ее нигде не видел. Но мы с ней встречались год назад в центре Москвы на гламурной презентации коньяка, куда меня притащил мой друг Володя Дроздов. Он, кокетливо манерничая, сказал, что я сценарист, драматург, то-сё. Ха-ха. Хи-хи.
– Он мой друг, мы друзья, –многозначительно закончил он.
Видимо, это должно было означать, что мы с Дроздовым любовники. Типа мы ебемся с ним в попец. Хи-хи. Ха-ха. Хо-хо. Ху-ху.
Биляданс одарила меня взглядом и сказала:
– Хорошенький.
Потом она долго, громко и неприятно хохотала, как дура, над всякой ерундой. Дроздов ей что-нибудь скажет, а она хохочет, скалит забеленные зубы. Я смотрел на ее большие титьки, длинные ноги и вспоминал старую пословицу: волос длинный, ум короток. Когда мы с Дроздовым отошли от гламура, он сказал мне на ухо:
– Она раньше в программе «Гримаска-шоу» играла…
– Кого? – заинтересовался я.
Я хорошо помнил эту программу. Российское телевидение тогда еще только-только набирало обороты, и программа «Гримаска-шоу» пользовалась огромной популярностью.
– Кого она там играла? – переспросил я.
Дроздов замахал руками, мол, не важно, но все равно сказал:
– Ну эту… Помнишь. Медсестру с большими титьками?
А!!! И только тут я вспомнил. Вот она – сексуальная медсестра, которой я пацаном в 90-х мечтал засадить. Мы дрочили на нее, на эту постперестроечную нимфу-медсестру всем двором. А вдруг сейчас… сейчас она стоит передо мной –обычная гламурная баба. И дрочить уже не хочется. Нет, совсем не хочется. Ни капли. Просто рублевская мучача со специфическим запахом.
– Да ты чё? – как будто бы я сделал открытие, как будто бы не поверил Дроздову, – Та самая медсестра?
Тот отмахнулся от меня, мол, хватит уже, пойдем пить, гулять, тусоваться. Мне, надо признаться, никогда не доставляли удовольствия всяческие подобные тусовки, презентации, шведские столы. И даже весь этот гламур с силиконом меня не впечатлял.
Топтались, кучковались какие-то медийные личности, но мне было глубоко насрать. Кто там? Сергей ли Пенкин. Алена ли Апина. Я вот посмотрел на Эвелину Биляданс и понял. Безусловно, прежде чем вести трахать, ее нужно так же, как других женщин, сажать в ванную, отмывать от грязи, краски, пота. У нее также будет пахнуть изо рта этим дорогостоящим дурацким подобием французского шампанским. Это на самом деле ужасно, когда изо рта вашей девушки пахнет шампанским. Ладно, если сам еще пьяней вина. А так – ни, ни.
В общем, тогда на этой презентации я впервые познакомился с Эвелиной Биляданс. Она, безусловно, меня не помнит. Но кто я такой на фоне всей ее творческой личности? Заштатный писатель, типичный литературщик. А она, блин! Она! Она же играла медсестру в «Гримаске-шоу». Она этим персонажем в девяностых воплощала все: либидо, похоть, страсть постперестроечной России.
Карабейников с улыбкой толкнул меня в бок, потом посмотрел на Биляданс, и как бы извиняясь за мое молчание, сказал:
– Писатель. Вещь в себе.
– Конечно, помню, – неожиданно ответил я.
– Что?
– Что – что?
– Что ты помнишь?
– Ее… помню.
Это несоответствие всех ужасно насмешило. Громче и дольше всех опять ржала Эвелина Биляданс. Аки породистая лошадь из конюшен шейха Аль Мактума. Зубы белые, большие. Того и гляди откусит руку или двадцать первый палец. Животное. Но… Бизоны американских прерий не совокупляются с лошадьми. Зачем бизонам лошади? А? Не нужны бизонам лошади. Совсем не нужны.
«Любопытно, Биляданс – это псевдоним или фамилия? –подумал я. – Если фамилия, то девушке с одной стороны не повезло. Но с другой стороны, как говорил Костя Кинчев, мы все в ответе за свои фамилии».
Игорь повел меня знакомить дальше. Показал на маленькую черненькую абсолютно несимметричную, нестандартную девочку.
– Юлия Винчестер, –представил он мне ее, – восходящая звезда российской эстрады.
Я внимательно в нее вгляделся. Ее я тоже помню на той вечеринке, куда привел меня Дроздов. Она бывшая солистка какой-то девичьей группы, типа «Виагра». Но точно, ни «Виагра». Толи «Белки», толи «Соски», толи «Титьки», толи «Письки». Их же сейчас много таких групп развелось. Более сотни, по-моему. Продюсер, не обремененный умом и особым талантом, собирает трех-четырех девочек девяносто-шестьдесят-девяносто для проверки на прочность, трахает их в ночной сауне. Потом засирает им мозги, что сделает их великими звездами российской эстрады. Они разучивают песню, в лучшем случае. В худшем – эту песню поет за них какая-нибудь голосистая оперная певица. Песню записывают, учат девчонок трясти титьками и жопами на сцене. Потом ездят сначала по Подмосковью. Талдом, Голицыно, Железнодорожный, Домодедово. После того как продюсеру удается спихнуть какой-никакой клип какому-никакому телевизионному каналу, география расширяется, девушек уже везут дальше, Воронеж, Тула, Волгоград. Иногда этим и заканчивается. Но иногда звезды так сходятся, что Косте Эрнэстову каким-то таинственным образом, угождают, и группа девушек светится на самом крутом канале ТВ. И тогда везде зеленый свет. В метро уже не поездишь. Тут и приходит слава мирская. И уже можно петь всякую прелесть, типа «любовь – вновь», «целуй везде – здесь», «люби нежно, но реже», «люби глубже – в кишку». Такая вот география, зоология, математика и анатомия. В итоге, миллион долларов США – все будет хорошо. Но только миллион редко оказывается в кармане солисток, типа Винчестер. В основном всеми деньгами распоряжается продюсер.
Юля Винчестер на протяжении нескольких лет была в числе солисток такой вот группы. Но жизнь повернулась иначе. И она бросила группу. Или группа ее бросила. Тут уж не мне судить. Но не все так плохо. В жизни Юлии Винчествер появился Андрей Рукин, известный на всю страну мальчик-бродяга. Певец, поэт и композитор – три в одном. Надо сказать, при всем нашем убожестве эстрады довольно неплохой «три в одном». Другой вопрос, что время его сейчас прошло. Всему свое время. У Юры Шатунова тоже было свое время, свой пик славы.
Так вот, Юлия Винчестер замутила какие-то дела с Андреем Рукиным. И он потащил ее в свет, на эстраду, на ТВ и т.д.
Я как-то потом поинтересовался у Карабейникова:
– У них с Рукиным отношения?
– Нет. Это миф, удобный для СМИ, – ответил Игорь.
Я задал еще один, важный для меня вопрос:
– Рукин… это… тоже… ваш?
Игорь улыбнулся, хлопнул меня по плечу и веселясь изрек:
– Не-ет. Рукин ваш. Он самый натуральный натурал.
Я с радостью выдохнул из себя воздух и подумал, что не все еще потеряно в этом мегаполисе.
– Молодец, – сказал я.
Слава Богу! Не вся российская эстрада подсажена на член Кости Эрнэстова. Есть еще гетеросексуальный порох в пороховницах.
Сегодня также среди прочих была и жена миллионера, Света, наша главная героиня. Кто платит, тот заказывает песню. Муж захотел жинкиной славы. Вернее, видимо, она, Света, наперед захотела. Под руку подвернулся Игорь Карабейников. Он, безусловно, моментально крепкими акульими челюстями схватился за денежный мешок. Что хотите? Кино? Пожалуйста, вам кино. Главной героиней должна быть Света? Ок. За ваши деньги все, что угодно. Так сложился альянс. Но сценария нет. Карабейников сценарии писать не умеет. Нужно искать. Тут возник я, с подачи Володи Дроздова.
– Света, главная героиня, – сказал Игорь, театрально улыбнулся и продолжил.
Слишком худа – подумал я. Но о ней я расскажу позже, когда мы приедем к ней в гости.
Игорь завис в паузе, потом схватил воздух и выдал, как на репетиции:
– Реальная звезда эстрады и театра! И восходящая звезда мирового, – он сделал акцент на «мирового», – кинематографа!
Я после того представления снова не нашел ничего лучшего, чем раскланяться перед Светой.
– Итак, –Игорь завершил представлять актрис, поднял руку вверх и продолжил.
Он объяснял им, про что будет кино, каким оно будет, сколько в фильме будет серий, где мы его покажем, как прославимся, какие премии получим, за что. Себе Карабейников запланировал Оскара, никак не меньше. Другим тоже хорошие премии. А мне, сволочь, только пообещал премию Московского кинофестиваля. Хотя, в любом случае, план грандиозной победы был продемонстрирован на ура. Девки визжали от предчувствия предстоящих побед. Я смотрел на Карабейникова и думал: сказочник, блин, Лукино Висконти.
Юлия Винчестер, вертевшаяся все время на стуле, как веретешко, не удержалась, вскочила на ноги и испортила всю сказку:
– А сценарий где?! Сценарий?!
Игорь глубоко вздохнул, повернулся ко мне, показал на меня рукой и сказал:
– Вот.
То есть отмазался. Получается, я должен был рассказать, как у нас обстоят дела со сценарием. Все смотрели на меня. Но я молчал. Карабейников, глядя мне в глаза, слегка приподнял брови, изобразил на своем лице что–то типа, «ну что же ты такой инертный», прошелся в тишине вдоль кабинета, многозначительно приподнял указательный палец вверх и продолжил:
– Будет. Скоро все будет. Пока же мы со сценаристом пишем историю.
«Не хуя мы не пишем, – подумал я. – Мы пьем текилу и нюхаем кокаин. А сценарий пишу я один дома. Только никому нет никакого дела до этого сценария. Мы пишем сюжетник. И все мои начинания остаются непрочитанными». Я тогда еще не смел даже подозревать, что Игорь Карабейников захочет меня тупо кинуть. Я напишу ему сценарий через месяц, отправлю последние сцены 26 июля 2008 года. Это уже тогда, когда мы вылетим по всем срокам. Но Карабейников все будет тянуть и тянуть, тянуть и тянуть. Это уже потом выйдут первые пресс-релизы о снимающемся фильме «Стэп бай стэп» без моей фамилии. Это уже потом, в феврале 2009 года, мой друг Володя Дроздов откажется свидетельствовать в суде, что это я написал сценарий под названием «Стэп бай стэп». И у меня не будет денег на адвоката, чтобы доказать, что «Стэп бай стэп» –это мой сценарий. Безусловно, он говенного качества, написан мной под контролем Игоря Карабейникова. Это далеко не Тенесси Уильямс. Но это мой сценарий, который я ненавижу, над которым, выключившись из жизни, я работал несколько месяцев.
Это уже потом я буду ходить на консультации к юристам, спрашивать, что мне делать, как быть. Один адвокат, посмотрев в рабский договор, который я подписал с «New Lain first Blue Studio», скажет:
– Нет, я не возьмусь за это дело.
Второй, почесав лысину, вздохнет:
– Печально. Максимум, что мы можем сделать, первое, чтобы вашу фамилию все-таки вписали в титры фильма. Второе, моральный ущерб, максимум две тысячи долларов.
Третий адвокат откинется на спинку кресла и с голливудской улыбкой выдаст:
– Не все так плохо. Договор можно считать «незаключенным». Это самое важное слово «незаключенный». Все просто. В договоре не указаны сроки выполнения условий договора.
Я спросил:
– Сколько будут стоить ваши услуги?
– Учитывая постоянно меняющийся курс доллара, – начал он издалека, распевая каждое слово, – в пределах ста тысяч.
Я молчал. Он, будто я уже выказал удивление, что так дорого, перестал улыбаться, начал оправдываться:
– Да, да. Курс доллара растет.
Я с иронией сказал:
– Понимаю. Адвокатская деятельность напрямую зависит от курса доллара.
Идите вы все на хуй.

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА
КАКАТЬ

Вечер продолжался. Игорь во всех красках, как это умеет, рассказал, в чем будет суть, соль и перец сценария «Стэп бай стэп». Я все это время сидел, низко склонив голову. Когда Игорь закончил, первой опять вскочила веретешко Юля Винчестер. Она стала долго одними и теми же словами, по одним и тем же местам расхваливать наш еще не рожденный сценарий:
– Круто! Как это круто! Я уже это вижу! Отличный сценарий! Молодцы! Отличный! Круто! Мне очень, очень понравилось. А моя роль лучше всех, – она заискивающе посмотрела в глаза Карабейникову: Игорь, скажи, моя роль будет главной? Скажи. Я хочу, чтобы моя роль была главной.
Веретешко крутилось по комнате. Глаза уставали на нее смотреть. Я подумал, как трудно было Андрею Рукину, если они когда-нибудь вместе жили, с такой вертлявой.
Юлии было много. Много. Вот бывают иногда такие люди, их становится много. Страшно много. И хочется избавиться от этого. Хочется уменьшить. Слишком много человека, я бы уменьшил. И даже когда такой человек замолкает, ему не сидится на месте, он прыгает со стула на диван и обратно, он мечется по комнате, как будто червяки живут в жопе. Юлии было много.
Плюс к этому, как музыку, включила свой нервический хохот Эвелина Биляданс. Включила и не выключала до тех пор, пока ее не проводили за двери.
– Ха-ха-ха! – бесконечно звучало в моих ушах.
– Круто! Так круто! – Юля вдруг обратилась ко мне, чего я испугался: Вы только напишите хорошо. Ладно? – и она мне подмигнула, как будто что-то обещала. – Хорошо мою роль пропишите. Чтобы интересно было смотреть.
– Что смотреть? – спросил я.
– Кино! – крикнула она мне так, как будто я бестолковый дурак тут сижу и не понимаю, что смотреть. – Конечно, кино. Ой, я так мечтаю о большом кино.
Я вспомнил, как плохо она играла в «Проклятом аде», в сериале Игоря, и подумал о том, справится ли она вообще с ролью. Вдруг мои мысли перебили.
– Все, хватит! Кричать! Давайте по делу! – неожиданно громкой оказалась Света, жена миллионера.
Видимо, ей тоже не понравилось поведение вертлявой Юли.
– Классно! Классно! Круто! Круто! – не унималась Юля.
Игорь понял недовольство Светы, взял инициативу в свои руки, схватил Юлю под ручку и повел к выходу. Она была веретешком даже на его руке. Ее мотало из стороны в сторону. Ее было много. Черви в жопе не давали покоя. Я рентгеном смотрел на этих червей, которые бесновались у нее внутри. Их было много, им было весело. Они были такие же дебилы, как Юля.
Игорь успокаивал ее:
– Завтра я с тобой встречусь. И поговорю.
– А сегодня? – не унималась Юля. Черви тоже.
– Сегодня нам со сценаристом нужно работать, - пытался сдержать ее Карабейников.
Я некоторое время слушал их словесный бред. В конце концов Игорь вывел в коридор Юлю, потом попрощался с высокомерной заводной хохотушкой Эвелиной Биляданс, которая все время, пока Юля вертелась, хохотала. Пока он провожал Эвелину, Света, жена миллионера, глубоко вздохнула, посмотрела на меня и сказала:
– Сумасшедший дом.
Я кивнул головой, мол, согласен.
Игорь вошел в кабинет, обратился в Свете:
– Светочка, прости, суматоха! Как ты себя чувствуешь? Ну-ка дай-ка я на тебя посмотрю? Ты сделала это?
– Да. Так больно, – сказала Света.
Я только сейчас обратил внимание, что ее губы выглядели неестественно толстыми.
Игорь внимательно вгляделся в ее лицо и сказал:
– Значительно лучше. Так значительно лучше.
Света искоса посмотрела на меня с упреком в глазах, мол, нечего тебе знать, что я сделала. Я отвернулся к окну. Света стала жаловаться Игорю на Юлю Винчестер:
– А что, Игорь, правда, ее роль будет главнее?
Игорь нежно взял ее под руку и кокетливо заговорил:
– Ты что, родная моя? Главная роль будет твоей. Только твоей.
Света не унималась:
– Но судя по твоему рассказу про сценарий, у нее роль главнее.
Игорь сказал:
– Нет. Неправда. Может быть, я слишком большой акцент сделал на Юлькиной роли, но это только потому, что ты уже знаешь о своем персонаже. Поэтому я больше говорил про нее.
– Мне так показалось, – продолжала сомневаться Света.
– Нет, нет, нет, – стоял на своем Игорь. – Главная роль будет твоя, солнышко.
Когда она ушла, мы с Игорем остались одни. Он сел в свое мягкое кожаное кресло и, глубоко вздохнув, сказал:
– Степанков, так тяжело работать с актерами.
– Да, – согласился я.
– Они ведь все больные люди.
– Наверное. – Мне кажется, Юля Винчестер – достаточно недалекая девушка.
Игорь улыбнулся:
– Иногда девушку ум только портит. Мы с ней ни диссертацию будем защищать. Она будет играть в нашем кино.
– И актриса, по-моему, она плохая, – сказал я. – Помню ее в твоем сериале.
Игорь громко хлопнул двумя руками по крышке стола, откинулся еще глубже в кресле и сказал:
– А вот тут я с тобой не согласен. У меня играют все. И даже деревья.
– Ну и как ты управляешься с деревьями?
– Умею. И еще по поводу Юли Винчестер. По рейтингам сериала она занимала ведущие позиции. Именно на нее обращала внимание молодежь. А для нашего проекта молодежь – это одна из главных целевых аудиторий.
Возникла пауза. Я открыл ноутбук и спросил:
– Ну что будем писать?
– Щас-щас! – сказал Игорь, наматывая туалетной бумаги себе на кулак. – Щас, – он пошел к двери, открыл ее и громко крикнул: – Оле-ег!!!
В ответ тишина. Игорь еще громче:
– Оле-е-ег!!!
Олег вбегает в кабинет. Весь красный. Протягивает по ходу мне руку для рукопожатия и, изобразив скорбную мину, говорит Игорю:
– Что, Игорь Николаевич?
Игорь молча показывает намотанную на руку бумагу:
– У меня там отчет, – и демонстративно поднимает вверх, мол, смотри, что у меня в руках. Потом снова молчит. Олежик кивает головой.
– Какать, Игорь Николаевич. Сейчас. Идем.
Олежик убегает в соседний кабинет, кричит там кому-то, толи Виктору, толи еще кому:
– Так. Ничего тут не трогать. Я скоро буду. Мы какать.
Игорь с улыбкой смотрит на меня и говорит:
– Не обращай внимания, Степанков, Михаська у меня немножечко глупый. Но он хороший. И ты его должен полюбить.
– На счет полюбить не знаю, но я не возражаю против его глупости. И очень вероятно, что он хороший.
Игорь изобразил гнев:
– Ты мне не веришь?
– Конечно, верю, – на полном серьезе ответил я.
В кабинет вбегает Олежик, он на ходу хватает туалетную воду, прыскает себе на волосы, берет тюбик с кремом, с нежной улыбкой обращается к Карабейникову:
– Игорь Николаевич, идемте какать.
Они выходят.

Продолжение романа Сергея Решетникова «Голубая моя Москва. Записки отчаянного натурала» практика пука, кто кочет стать миллионером, исповедь гомосексуалиста