Дебил

В 80-х город Анжеро-Судженск стал умирать. Он умирал в припадках, судорогах, собственной блевотине и крови. Жители бесновались и пускались во все тяжкие. Анжерка – это наш сибирский Содом. Судженка – Гоморра.

Мне поначалу хотелось, чтобы я непременно походил на хулигана из соседнего подъезда Озорняка. Повадками, гонором, наглостью. Озорняк – это один из первых подонков северного района нашего маленького городка. Район еще звался – стеколкой. Стеколка, потому что главным районообразующим предприятием был стекольный завод. Его эвакуировали из европейской части Советского Союза в годы Великой Отечественной войны по Транссибу. Не нашли другого места, построили цеха прямо на старом еврейском кладбище. По району ходили легенды, что в полнолуние по стекольному бродят призраки и бормочут чего-то «на еврейском». Я с друзьями сотни раз по ночам лазал в подвалах и самых темных закоулках завода. Ни одного приведения ни разу не видел. Тем более, говорящего «на еврейском». А вот подонка из подонков Озорняка можно было запросто встретить на территории стекольного. Он, бывало, поманит нас пальцем. Мы пацаны помладше: Цыпа, Длинный, я, Лисик, Кремень, послушно подойдем, глаза опустим. Он криво улыбнется и скажет:

- Я, бля, вас, пидорасов, видел на погрузке арбузов.

Мы молчим.

Он с возмущением:

- Не понял!!!

Мы молчим. Он кричит:

- А, бля, твари позорные!? Чё, бля, не делитесь?!

Цыпа начинает защищаться:

- Мы… зарплату… арбузами взяли… И…

Озорняк перебивает:

- А я, бля, не ел арбуза. Вчера, ёпт. А? Че-то не видел арбуза. Я так тащусь от этих фруктов. А? Пидорасы?

Длинный опустив глаза:

- Мы не пидорасы.

Я про себя подумал, что арбуз – не фрукт.

Озорняк, будто не расслышав, с наездом переспрашивает:

- Не понял?!

Берет Длинного за подбородок и на глазах звереет:

- Хуля ты, Длинный, рот открываешь?! А, бля, пожарная шланга?!

Озорняк был старше нас года на три. Разница на самом деле небольшая. Но когда тебе тринадцать, а ему шестнадцать, то она кажется гигантской.

Пройдет год другой и Длинный, и Цыпа, и Лисик будут давать пизды Озорняку. Разбивать ему ебало в кровь. Так же как он нас раньше, брать его за подбородок и нервно орать:

- Хуля ты, Озорняк, рот открываешь?!

Пройдет год другой, и я останусь в 10-м классе. А мои старые друзья распределяться по шарагам и технорям. Кто куда.

- Зачем тебе десятый? – будет спрашивать меня Цыпа, - Выучимся в шараге на водителей грузовиков, будем бомбить дальнобойщиками по стране. Арбузы возить.

Я говорил:

- Нет. Не хочу бомбить.

Цыпа не унимался:

- А чё? А куда? Поедешь в Кемерово? Хуля там делать? Где родился, там и сгодился. Вот так. Поступишь в политех, потом забуришься в шахту, что ли? Тебе это надо?

Перспектива забуриться в шахту меня не устраивала. Я поправил штаны, почесал затылок, плюнул на асфальт и продолжил:

- В универ пойду, наверно… На учителя.
- На учителя?
- Угу. Математики.
- Фу! Гонево!
- Зато от армии откос.
- Снова в школу? Да на нахуя? Дебилов воспитывать?  

В общем, я всё равно пошел в десятый.

К тому времени письки у нас как-никак, выросли, лобки оволосились и мы, кто втихаря, кто как, кто во что горазд, подрачивали. Некоторые из нас, кто посмелее, уже попробовали  секс. Пока грязный и групповой, но всё-таки секс. Человек по десять сбивались в стаю и направлялись ебать Галюху-щель, или Надьку Евтушенко, или, еще вариант, Любку-малолетку из «Пятьсот-веселого» (так почему-то назывался один сталинский дом в нашем районе – «Пятьсот-веселый»). Я, из-за своей врожденной брезгливости, к шлюхам не ходил. Обходился дома в ручную.  

Учась в десятом, я всё равно тусовался со своими старыми товарищами.

Однажды я вернулся из школы, бросил сумку, быстро переоделся в футболку, спортивные штаны, кроссовки, перехватил бутерброд со шпиком, запил кефиром и побежал на улицу.

Зашел к Цыпе. Заглянул в прокуренную кухню. Там сидели пацаны. Цыпа жестом позвал меня. В нашей компании он всегда был заводила. А сегодня сидел мрачный, как никогда, тупо молчал. Прыщавый Выхухоль, старше нас на год, выступал перед Цыпой:

- …Айда – засадишь! Или слабо? Засадить-то надо! Как без этого?  

Цыпа нервно трогал пальцами кончик носа.

Я вошел в кухню. Выхухоль зло на меня посмотрел:

- О, бля, Композитор! С нами пойдешь. Тоже засадишь. Али чё?

Выхухоль мне всегда был неприятен. Он как шило в заднице. У него, бля, руки загребущие... Когда он в компании – следи за своими карманами. Как кот, где сладко, он там, где тепло, он там. Я внимательно оглядел всю компанию. Из наших – Лисик, Цыпа и Длинный. Странно, как Колёк Замощин здесь очутился? Белокурый Колёк из параллельного «Б» класса, который раньше не курил, не выпивал. По крайней мере, я ни разу его не видел в наших сомнительных компашках. Выхухоль встал с табурета, демонстративно хлопнул по плечу Колька:

- Вот. Колёк пойдет. И засадит. А, Колёк?

Колёк выдохнул:

- А – чё…

Выхухоль сильно ущипнул Колька за плечо:

- Скажи, Колёк, засадишь ведь?
- Да.

Выхухоль сел на табурет, положил свои грязные, в цыпках руки на стол и сказал:

- Лисик, доставай бурдомицин. Щас вмажем. И пойдем.

Лисик вытащил из-под стола трехлитровую банку с белой бурдой, открыл пластмассовую крышку. Длинный достал из кухонного шкафа один плохо вымытый бокал с темными от губ краями. Выхухоль хлопнул в ладоши и в предвкушении сказал:

- Наливай! Вздрогнем. В порядке очереди.

И первым взял трехсот граммовый бокал полный пенящейся, шипящей бурды. Громко выдохнул в сторону и стал пить. Медленно. Глоток за глотком. Глоток за глотком. Бр-р-р! Я представил противный вкус бурды, и меня перекосило. Выхухоль допил, убрал от губ бокал, сморщился. У него изо рта потекла слюна и вытянулась почти до пола. Он громко крякнул, утер рукавом слюну и сказал:

- Понеслась пизда в рай. Пей, Длинный!

Длинный взял бокал. Лисик налил ему бурды.  

В конце концов очередь дошла до меня. Я взял в руки бокал, посмотрел на белую жидкость и меня опять передернуло

- Пей, бля, Композитор, - с гнусной улыбкой сказал Выхухоль, - не брезгуй рабочим классом. Бурдомицин что надо! Без лишних выебонов. Моими волосами можешь занюхать. Разрешаю.  – И он наклонил мне свою немытую голову.

Я чтобы не касаться внешней стороны бокала полностью окунул в бурду обе губы, закрыл глаза, задержал дыхание и стал пить. По моему подбородку и шее потекла теплая бурда. Я кое-как допил до конца.

- Как свинья, бля! – прокомментировал Выхухоль, ковыряя в носу.

Вторая кружка пошла легче. Брезгливость пропала. За час мы выпили шесть литров бурды. Я захмелел не на шутку.

Выхухоль встал и скомандовал:

- А теперь всаживать!

Я поинтересовался:

- Кому хоть всаживать-то?
- Тому, кому надо, ёпт, - изо рта Выхухоля прямо мне в лицо вылетела слюна.

Я утерся, когда он отвернулся. Мы обулись и вышли из ципиной квартиры. Цыпа первый раз за всё это время заговорил:

- Бурдой дома воняет. Мать унюхает, убьет.

Выхухоль хлопнул Цыпу по плечу:

- Не гони. Хуйня-война! – И хитро улыбнулся.

Мы миновали двор цыпиного дома, прошли по тротуарам вдоль нескольких панельных домов, перешли проезжую часть, потом мимо конечной автобусной остановки, перебрались через бетонный забор стекольного завода неподалеку от проходной. Контролер с проходной видел в окно, как мы перепрыгивали через забор, но ничего не предпринял. Зачем ему это надо? Вокруг завода есть такие места, где даже забора нет. Заходи, бери, не хочу. Проходная на стекольном заводе была просто для формы.

Мы шли по территории стекольного, и Выхухоль рассказывал нам страшные, якобы, истории про призраков, говорящих «на еврейском». Я не выдержал и сказал:

- Ты гонишь.

Выхухоль резко повернулся ко мне и стал сверлить глазами:

- Я не пизжу. Меня пиздоболом еще никто не называл.
- Никто и не называл тебя пиздоболом.
- Вот и ВСЁ, бля!

Замолчал, пошел дальше. По ходу желчно сказал:

- Я когда-нибудь тебя ебану, Композитор.

Мы дошли до упаковочного цеха. Вокруг были громады из круглого леса, стопки плах, реек и горы опилок. Мы перебрались через кругляк и оказались на небольшом пустыре, где валялись разбитые контейнеры из-под оконного стекла. С трех сторон нас закрывали от мира горы бревен, с четвертой – бетонный забор. Выхухоль поднял указательный палец к верху, мол, щас, и проворно нырнул в небольшую дыру в заборе.

Его не было минут пятнадцать. Мы устали ждать. И Цыпа сказал:
- Ну, всё. Пошли лучше еще бурдомицина купим.
- А деньги? – спросил Длинный.
- Займем .
- У кого? – спросил Лисик.
- У брата у твоего, - уверенно сказал Цыпа.
- А чё это у моего?

Лисик не унимался:

- Давай у тети у твоей займем.

В разговор вступил Колёк:

- Мужики, а Выхухоль?..
- А вот он я, - с мерзкой улыбкой в дыре забора появилось хитрое лицо Выхухоля:
- Головка…, - не закончил Цыпа и отвернулся в сторону.
- Смотрите, кого я привел. Внимание! Звезда экрана! – громогласно сказал Выхухоль.

Никто не появлялся. Выхухоль исчез в дыре. Потом снова появился, хитро улыбнулся. Потом снова исчез, строго сказал кому-то:

- Лезь, бля.

И чья-то маленькая задница в трикушках показалась в дыре. Задница с трудом влезла, упала на землю, поднялась, повернулась к нам лицом.

- Е-понский бог! Это же Шибздик! – громко сказал я.

В дыре снова появилось лицо Выхухоля:

- А бога нет, Композитор. Ни епонского, ни русского.
- Ты же говоришь, привидения есть? – спросил Цыпа.
- Привидения есть, а бога нет.
- Зачем тебе Шибздик? – спросил я.

Шибздик – больной на голову с рождения, идиот, глубокий дебил. Он лишь мычал и произносил кое-какие звуки. Не учился в школе. Сидел дома. Иногда выходил на улицу. И над ним смеялись недоделанные жестокие пацаны нашего двора.

- Он отлично сосёт, - просто сказал Выхухоль и погладил по голове Шибздика.
- Чё? – спросил я.
- Сосёт. Отлично.

Цыпа взял меня за руку, отвел в сторону. Он хотел что-то сказать, но передумал. Только больно сдавил мне руку, посмотрел в глаза и ВСЁ.

***

Дебил сосал у Выхухоля, а сзади к голой жопе Шибздика пристраивался девственник Колёк. Он волновался.

Выхухоль спокойно говорил:

- Не парься. Направляй, направляй. Прямо в шоколадное пятнышко. Наслюни чуток головку. Плюнь на нее.

Я сидел на бревне, качался из стороны в сторону и повторял одно и тоже:

- Это пиздец, Цыпа. Пиздец. Так нельзя.  

Цыпа молчал, не моргая, не отрываясь, смотрел, как трахали Шибздика.

Колек едва запихал свой член в жопу дебила. Заволновался еще больше, сделал несколько движений. Его лицо налилось краской, и он выдавил из себя:

- А-а-а. Всё. Я всё.

Вытащил член. И завопил:

- Нет! Чё!? А? А!

Член был весь в говне.  

Выхухоль приподнял Шибздика за волосы, направил его к Кольку и приказал:

- Соси! Свое говно!  

***

Потом Шибздик сосал у Длинного. Лисик не стал вступать в контакт с дебилом, просто подрочил на него. Я же окончательно ушел в себя. Всё было как в тумане, как будто нарисовано акварельными красками.

- Сдулся Композитор, - услышал я слова Выхухоля.  

Тот подошел к Цыпе:

- Иди. Всади. Колек духовку прочистил.

Цыпа сказал:

- Нет.

Шибздик в это время сидел на бревне, качал маленькими голыми ножками, идиотски улыбался и отколупывал со своего лица высохшую сперму. Выхухоль стоял перед Цыпой. Цыпа отвернулся от зловонного дыхания и добавил:

- Ты козёл, Выхухоль!

Выхухоль был слабее Цыпы, хоть и на год старше. Он отошел в сторону и желчно сказал:

- А ты не пацан!
- Как? – переспросил Цыпа.
- Каком кверху. Не пацан! – повторил Выхухоль.

Цыпа посмотрел ему в лицо и спокойно сказал:

-  Я – ебану!

И пошел на него.

Выхухоль достал из кармана выкидной нож и направил на Цыпу.

Цыпа шёл прямо на нож. Выхухоль истерично хихикал:

- Ты чё, бля!? Фраер! Ну, попробуй… Пацан!

***
Выхухоль два раза пырнул Цыпу в шею с левой стороны, произнося при каждом ударе: «На! На!»

Цыпа зажимал рану рукой. А кровь толчками пробивалась через пальцы, капала на опилки.

Лисик бегал вокруг Цыпы.

Длинный стоял с палкой в руке напротив Выхухоля.

- Ты чё, пидорас? – дрожащими губами говорил Длинный, - Я тебя щас… урою.

Выхухоль кричал:

- А ну давай! Подходи по одному! Всех порешу! Гандоны штопаные!

Длинный остановился на миг. Выхухоль воспользовался моментом и рванул бежать через дыру в заборе.

Лисик плакал, держа Цыпину голову на своих коленях:

- Чё делать, Цыпа?! Чё делать?!

Длинный побежал за Выхухолем.

Неподалеку от Цыпы стоял до конца не понимающий происходящего Колёк.

Я смотрел на Шибздика.

Шибздик, как прежде сидел на бревне, качал маленькими ножками и заливался идиотским смехом.

Цыпа умер до приезда скорой.

Выхухолю дали семь лет колонии, где он убил еще одного. И ему добавили еще десятку.

Длинный через полгода подсел на ханку. Стал воровать. Сейчас сидит очередной срок с туберкулезом и ВИЧ.

Лисик как прежде живет в Анжеро-Судженске. Раз год по месяцу лежит на психе. Диагноза не знаю.

Колёк Замощин женился, переехал в Кемерово, работает в милиции. Я недавно прилетал в Кузбасс, случайно видел его в форме, с женой, с ребенком. Подходить не стал. Я издалека смотрел на взрослого Колька и спрашивал себя, отмылся ли он от того говна? и как он с этим может жить?

Ничего не знаю о судьбе дебила Шибздика.

Я так и не стал учителем математики.

Октябрь. 2008. Решетников Сергей