Сергей Решетников, писатель, сценарист, драматург. Тот самый Решетников

Купи собаку, мама! Сергей Решетников

Купи собаку, мама!

Купи собаку, мама!

Купи собаку, мама!

Мы с братом Юркой полгода просили, чтобы родители купили нам собаку. Мне тогда было восемь лет. Юрку – одиннадцать. В начале 80-х на нашем провинциальном птичьем рынке особого выбора собак не было. Немецкие овчарки, какие-то бульдоги и болонки. Мы согласны даже на болонку. Ну, болонка так болонка. Пусть уже будет. Лишь бы собака.

Мама спросила:
- Кто будет с ней гулять?

Мы с братом в один голос:
- Мы! Конечно, мы!

До этого нам позволяли держать лишь аквариумных рыбок и черепаху. Черепашка не блистала особым умом, поэтому быстро и брату и мне надоела. Единственное на что она еще годилась со своей неуклюжей походкой – это штурмовать с пластилиновым полководцем на панцире монгольскую конницу Чингисхана, персидские войска Дария и римских легионеров Гая Юлия Цезаря. С этим она еще справлялась, если её сзади чуть-чуть подтолкнуть. Но, в конце концов, она мне совсем надоела. И мы с братом решили проверить её на прочность, положили на дорогу под колеса машины. От нашей черепашки осталась лишь жидкая лепешка с осколками панциря. Мы с братом плакали два дня. Я кричал на него, что это он придумал положить её под колеса, что это он её убил. Хладнокровно выслушав, Юрка меня побил. И был прав. Потому что вначале я не возражал против эксперимента с черепахой.

Аквариумные рыбки брату опять же надоели быстрее, чем мне. Они, блин, оказались еще глупее, чем черепаха. Их любимым занятием было потрескать. Они только и делали, что ждали, когда им подбросят дурацких сухих червячков. Надо признаться, я их любил до поры до времени: скалярий там, барбусов суматранских, гуппий всяческих, сомиков. Да. Сомики мне нравились больше всего. Они – усатые, и походили на моего дедушку ветерана двух войн. Но дедушка через год умер. И как-то к сомикам я стал равнодушен. Категорически любить рыбок я перестал, когда узнал, что эти проглоты с не меньшим удовольствием пожирают собственных детей – малюсеньких рыбешек. Для меня это было шоком. С тех пор я больше не подходил к аквариуму. И считал аквариумных рыбок самыми глупыми существами на свете.

- Почему ты не кормишь рыбок? – спросила меня мама за обедом.
На обед я ел любимый красный борщ со сметаной, и запивал молоком.
- Мам, они пожирают своих детей, - ответил я.
- Видимо, у них так принято.
- Как это принято?! – возмутился я, выскочил из-за стола, побежал в коридор, быстро надел кеды.
- Ты куда? – спросила мама.
- Куда-куда?! На улицу. Куда еще!

Я выбежал на улицу, сел на песочнице и начал насыпать горку из сухого песка. Напротив меня играли в машинки Моха и Сашок Кочергин. У Сашка завсегда были самые суперские машинки. Его папа часто ездил по командировкам: в Москву, в Ригу, в Варшаву, и привозил оттуда зыканские машинки, офигительные пистолетики. Однажды привез радиоуправляемого робота. Завидки меня брали.

Я сидел в песочнице, сыпал горку и поглядывал на новую машинку Сашка. Что-то типа нашего «КамАЗа», только импортная. Яркая такая, блестящая. С рессорами, видно. Блин, дурак! И не жалко же такую путевую машинку приносить в песочницу! У неё ведь оси песчинками забьются. А-а! (махнул рукой) Чё ему!? Ему папец из Варшавы еще привезет. В Варшаве таких машинок, как собак нерезаных. Много. Зато мой дед на Т-тридцатьчетверке ту самую Варшаву брал! Вот. А у Сашка дед в тылу всю войну бумаги подписывал. Я это выяснил месяц назад. Дед Сашка был, видите ли, начальником шахты. Не, я, конечно, не возражаю. В шахте тоже кто-то должен работать. Но почему, спрашивается, машинки из Варшавы у Сашка, а не у меня? Ведь его-то дед Варшаву не брал.

Я сегодня не взял с собой машинку, насыпал горку песка и предложил пацанам сыграть в «Горку с харчками», в «Сифака». Друзья согласились. Мы присели к горке, которую я построил. На её вершине сделали небольшое углубление. Получился как будто кратер.

- Набираем?
- Набираем.

После чего каждый из нас набирал во рту слюну. Потом мы по очереди аккуратно плевали, вернее, пускали слюну в это углубление на вершине горки. Важно, чтобы харчки не переливались через края кратера сыпучей горы. Кратер полный. Теперь можно играть. Мало-помалу я, Моха и Сашок пальчиками начинаем рыть у основания горы. Каждый со своей стороны. Важно рыть аккуратно, чтобы на твою руку не обрушился кратер полный харчков. На кого бог пошлёт. Есть большая вероятность, что сифа упадет на тебя, на твою руку, на твою сторону. Даже если ты не измарался в харчках, но на твою сторону упал кратер, ты – сифа. Такие правила.

Сашок рыл-рыл, и вдруг сказал:
- А мне собаку покупают.

Я перестал рыть, и почему-то предложил:

- Хочешь, я подарю тебе аквариумных рыбок?
- Не-а, не хочу, - ответил Сашок, - нафига мне твои рыбки? Ты же сам говоришь – они тупые.

Я пожал плечами и стал выкручиваться:
- Иногда они… не очень тупые. Иногда они даже умные. Очень.

Сашок не унимался (вот привязался!):
- Когда это – иногда?
- Ну… Когда идут дожди, например. У них, типа, чутье срабатывает. И они… веселятся что ли, как бы.
- Зачем мне веселые рыбки? – поставил точку Сашок.

Во время нашего разговора мы продолжали рыть.

Харчки в этот раз свалились на Мохину сторону. Хорошо, что тот вовремя убрал руку и не засифачился по полной. Мы вволю посмеялись, достали из мусорки пустые консервные банки, привязали их к палкам, и пошли на Полянку ловить пиявок. Моха и Сашок спорили между собой о том, у кого из них больше фигурных солдатиков. Я знаю, что с Сашком бесполезно спорить. У него папа из Варшавы не вылазит. Что уж там делает? Однажды Сашок по секрету рассказал, что его папка в Варшаве строит ядерную боеголовку. Я спросил:

- А зачем нам в Варшаве боеголовка?

Сашок возмутился:

- Ты что?! А если капиталисты нападут?!
- На кого?
- На них. Потом на нас.

Меня такая перспектива, надо признать, совсем не радовала. Я видел карикатуры на этих проклятых капиталистов. Ужас! Страшные, злые, алчные. Негров обижают. Индейцев, самое главное, споили и загнали в резервации. В общем, блин, капиталисты – они и в Африке капиталисты. Войны на них нет!

Моха и Сашок долго рассказывали друг другу, сколь много у них солдатиков. Сошлись на том, что они потом проверят, у кого больше. Я же шел и думал всю дорогу: «Если у меня не будет рыбок, у меня не будет никого. Только старший брат, Юрок. И у Юрка тоже никого не будет. Только я. Значит, мы можем попросить у родителей собаку»

Рыбки мало-помалу, одна за другой издохли.

Я потер руки:
- Вот и хорошо.

Мы с Юрком подошли к маме и сказали:
- У Кочергина – собака. У Парфена – собака. У Эдика – собака. А у нас нет собаки.

Мама с папой сопротивлялись полгода. В итоге собаку решили купить на Юркин день рождения.

Мы её назвали Дина. Вернее, брат назвал. Потому что, собаку вроде как, ему подарили. Мол, тебе подарили, ты и называй. Да и фигли! Дина так Дина. Меня устраивает. Мне нравится. Самое главное, у нас есть чудо: маленький белый пушистый комочек, который еще писиет под себя. Наша собака. Наша!

- Блин! Посмотри на неё. Она улыбается! – радостно сказал Юрок.
- Точно, мам, смотри! Она улыбается! – я это тоже увидел.

Дина росла не по дням, а по часам. Юра ежедневно гулял с ней утром и вечером.

- Гулять буду я, - с гордостью сказал Юрок.
- Юра, скажи, это ведь не только твоя собака? Это наша собака? Да? – заглядывал я старшему брату в глаза.
- Это наша собака, но гулять буду я.

Меня это успокаивало. Он поначалу ответственно подходил к выгулу. Вставал, как полагается, в семь, надевал поводок на счастливую в предвкушении Дину, которая уже выстукивала на полу своими нервными коготками собачью нетерпеливую чечетку. Она улыбалась и чувствовала, что вот-вот выбежит во двор, присядет возле клумбы и напрудит большую лужу. Ведь она терпела всю ночь. Боже собачий, так приятно выйти утром с поводком на шее, понюхать свежие следы, присесть возле угла или в травке у дороги и напрудить. Напрудить так, чтобы тепло побежало под пятки. Потом отряхнуть задние лапки, забрызгать хозяина (ничего, пусть пахнет мною). И вперед. Боже, как это по-собачьи здорово! Потом обгавкать проезжающую машину (какого чёрта тут ездите – моя территория, меченая), повилять хвостом и побежать на Полянку, где с тебя снимут поводок.

Юра добросовестно отходил с Диной гулять тридцать дней. Потом очень серьезный он подошел ко мне и сказал:

- Дина – не только моя собака.
- Ну да, конечно, - согласился я.
- Поэтому ты тоже должен гулять с Диной.
- Отлично! - обрадовался я.

Ура! Я тоже буду гулять с нашей собакой. С Диной. Я решил подойти к этому делу со всей ответственностью.

- Завтра с утра ты гуляешь с Диной, - с хитрой братской улыбкой сказал Юрок.
- Нет проблем, - ответил я.

Будильник прозвенел без пятнадцати семь. Тогда я ощутил, что мой вчерашний энтузиазм куда-то подевался. Я понемногу приходил в себя, а желание гулять с Диной во мне не просыпалось. Ёлки-моталки! Я поднялся, подошел к окну, прислонился лбом к холодному стеклу. На улице те-емень! Хоть глаз коли. Октябрь месяц. Я вздохнул и пошел в туалет. Дина уже выстукивала в коридоре свою собачью чечетку нетерпения и улыбалась. Я оделся, со второго раза нацепил на нашу любимицу поводок, и мы пошли гулять. Вернее, Дина побежала, заскользила когтями по бетону, а я пошел.

Мы обошли с ней все кусты, которые она, видимо, планировала обойти. Везде сделали метки.

Мне стало холодно. А Дине ничего. Прыгает, как веретёшко, играет, резвится с улыбкой на мордашке. Даже кого-то хотела облаять. Но я ей этого не позволил. Что это еще за мода? На людей лаять!

Зимой перед прогулкой мы надевали на Дину теплый кафтан безрукавчик, чтобы она не мерзла. Лето мы её стригли, чтобы не было жарко.

Через год мы с Юриком забыли о своих обязательствах гулять с Диной. И с Диной теперь по очереди выходили папа и мама. Уже не два раза в день, а один. У нас же с братом возникли свои дела. Мы помаленьку взрослели. Юрик вовсю дружил и женихался с Ленкой Новиковой. Целовал и тискал её в темном углу на лестничной площадке подъезда. Я же, как прежде, болтался по улице, играл в Казаки-разбойники, в войнушку, собирал пробки и мечтал найти золото Колчака.

Помню, мне двенадцать. Прихожу домой. А Дина хочет гулять, танцует своими коготками по полу, бьет чечетку и улыбается. Но я уже не воспринимаю её. Гулять с ней уже не входит в мои обязанности. Я с себя снял их. Хоть трижды тут обоссысь. Убирать я за тобой не буду. Мама с папой, допустим, на даче с ночевкой. А Дину никто не выводил. Юрику шестнадцать – ему в падлу. Да и мне, по сути, в падлу. Чё!? У людей приличные собаки! А у нас белая чушка – болонка! Несколько раз она не выдерживала и писила на пол. Я её, конечно, не бил. Не я же убираю.

Мы с Юриком виноваты перед Диной, за которой мы когда-то обещали родителям ухаживать и гулять с ней. Какой преданной она была! Какой ласковой! Как била чечетку на полу коготками! Как улыбалась!

Она умирала на моих глазах. Мне было пятнадцать. Она наелась белой отравы от тараканов. Боже мой! Как она скулила, выла! Как её трясло бедняжку! Мы на тот момент с мамой были дома вдвоем. Смотрели, как наша Дина умирает, и плакали. Я впервые так горько плакал. А Дина лежала на боку и скулила. Судорога охватила её тело. Изо рта пошла белая пена. Минута. Другая. Она застыла. Дина улыбалась также как в далеком детстве.

Я помню её посмертную улыбку.

29.02.08

Решетников Сергей

  • 30.06.2016
Возврат к списку