Сергей Решетников, писатель, сценарист, драматург. Тот самый Решетников

Прекрасная

Прекрасная

Я надел трикушки с оттянутыми коленками, грязную футболку и рваные вонючие кеды. И бегом - во двор!
Она жила на третьем этаже по соседству. Её панельный дом стоял напротив моего. Мы играли в одном дворе. Прятки, догоняшки, прочая хрень… пинали мячик «в козла»… Да. Она тоже играла «в козла» мячиком о стенку. Бывало, продует и аккуратненько становится лицом к стене, загибается рачком, а победители поочередно бьют по мячу, стараясь попасть по заднице. Я неплохо владел мячом и однажды зарядил Наташке так, что она вскрикнула, вскочила как ошпаренная и смотрит на меня красная, как рак, красивая, блин. Я бы даже сказал… Слово подходящее… подобрать не могу. Все вокруг смеялись, а я нет. Я не смеялся. Мне стало не по себе. Наташка смотрела на меня и криво улыбалась. В этот момент я понял, что люблю её. Да, так уж случилось.

Сосед по кличке «Стакан» больно ударил меня по плечу и заржал как дебильный:
- Гондон ты! «Стёпа»! Отбил Натахе всю матку! Всю матку Натахе отбил! Ха-ха!
- Ха-ха-ха! - смеялись дворовые пацаны-малолетки.
Я еще раз глянул на Наташку. И мне стало стрёмно, что я так сильно пнул её мячиком, и снова я почувствовал зов любви в моём подростковом сердечке. Блин, я её люблю. Я буду любить её всю жизнь. Ты моя судьба!
«Стакан» не унимался и брызгал мне в лицо слюной:
- Натаха! Ты - жесть! Моя очередь зарядить Тебе по сраке! Становись рачком! Блядёшка!
Он схватил мяч и пошёл его устанавливать. Наташка готовилась принять еще один удар по заднице. «Стакан» установил мяч, отошел от него на несколько метров, разбежался… Но я не дал ему ударить. Я бросился, в подкате выбил мяч из-под удара. И, блин, получил ногой по икорной мышце. Боль адская.
«Стакан» заорал еще громче:
- Я не понял!? Чушкан! Ты чё!? Ведешь себя как пидор гнойный!
Я лежал на асфальте, потирая ушибленную ногу. А «Стакан» стоял надо мной и возмущался:
- Ты срань господня!
Он схватил мяч, снова поставил, крикнул Наташке:
- Становись, пизда, раком!
Наташка посмотрела на меня и… развернулась лицом к стене.
- Игра есть игра, - добавил «Стакан» и развел руками.
Я встал на ноги и пошел прямо на «Стакана».
- Я не понял! Чушкан! - возмутился он.
Я без лишних слов со всей мочи ударил его по глазу. Потом по другому глазу, под дых, по рёбрам, опять по глазу, по зубам… На тебе! Сука! На! Держи! Лови пиздюлей! Еще разок! Еще!
Все стояли молча и смотрели на это избиение. Наташка тоже была удивлена.
Когда я пнул лежачего «Стакана» последний раз из окна напротив закричала толстая беззубая бабка:
- Человека убивают!
Я задыхался. В конце концов я два раза сильно-сильно ударил себя по лицу.
Все разбежались. Наташка ушла. Остался я и избитый «Стакан», который полз по асфальту к мячу:
- Дайте мне мой мяч. Это мой мяч. Мой мячик.
Я подал ему мяч. Гематомы почти полностью закрыли оба его глаза. Кровь ручьем текла из его носа. Он схватил мяч, прижал к себе и заплакал.
- Не надо… не надо меня больше бить…
Бабка кричала нехорошие слова. А я… Я был влюблен. Такая любовь с кулаками родилась в моей пацаньей душе.

Меня поставили на учёт в детскую комнату милиции. С тех пор я больше не играл «в козла» и не общался со «Стаканом», перед которым публично извинился по требованию участкового милиционера. «Стакан» - это дело прошлое. Там… я виноват - сто процентов. Крышу сорвало. Там нет вопросов. Вопрос стоял следующий - что делать с моей любовью? Что делать с Наташкой? Как быть?
Наташка перестала выходить во двор - на игровую площадку.
Однажды я спросил у её соседа - у лопоухого Гришуни:
- Почему она не выходит?
- Ты чо не знаешь!? У неё сиськи выросли! - показал на себе Гришуня.
- Сиськи?
Я громко выдохнул.

Через год у меня появились новые интересы, новые друзья , новые грешки . Мы смотрели по видику порнушку, сиськи-письки, боевики и про Брюса Ли. Многие в нашем дворе хотели быть похожими на Брюса Ли. Я нет. Я не хотел. Я вообще после того, как избил «Стакана» зарекся больше не драться, не использовать против других людей кулаки. Я решил, что у меня должны быть иные методы. Ну… типа того.

У меня появился друг - «Платон» - Игорь Платонов. Мы с ним ездили в лес, лазили за кедровыми шишками, пили бурду и самогон, который варил его отец. В те времена с алкоголем в стране была напряжёнка. Горбач, сука, принял сухой закон, отчего пить стали значительно больше. «Платон» был моим лучшим другом. У него были «варенки» и красивые кожаные туфли. Это было круто.
Однажды шли мы с ним по тротуару, а навстречу нам Наташка. Мне стало неловко. Я вообще как-то на тот момент не очень умел с девочками общаться. Мечтать мечтал, дрочить дрочил, а вот подойти, поговорить, обнять - смелости у меня не хватало. И еще я мечтал о новых кедах. Хотя бы. О «варенках» уж и не мечтал. Не до хорошего.
Наташка в джинсах «Мальвинах» прошла мимом нас. Платон остановился и долго молча смотрел ей вслед. «Тоже влюбился» - подумал я. В Наташку невозможно было не влюбиться. Я сжал кулаки. Думаю, щас как ебну тебе, Платон, со всего маху, так и окочуришься, козёл! Платон посмотрел на меня и тихо сказал:
- Она прекрасна.
Какое замечательное слово нашел Платон для Наташки! Да, сука, она именно прекрасна! Она не то чтобы мила или красива. Она прекрасна! Блядь! Прекрасна - это то что надо! Я разжал кулаки. После таких слов я не мог ударить Платона. К тому же он мой друг. И мы с ним ходим по орехи, пьем бурду и говорим о самом главном - о девочках, о титьках и письках. Он мой друг. Да. К тому же он произнес сейчас волшебное слово - ПРЕКРАСНА. Надо же было такое придумать? Мне и в голову не приходила мысль о том, что Наташка прекрасна. Чудесное слово.
- Чикса что надо, - согласился я.
Мы быстро пошли вперед. По ходу движения я заговорил:
- Только… это… Ты… это самое… не думай к ней подходить.
- Это почему? - остановился Платон.
- Она… это…
Блядь! Чё бы придумать! Чё придумать? Ебиться-Сердце-Перестало! Думай-думай голова!..
- Ну, говори, почему? - держал меня за руку Платон.
- Ну в общем… она… это самое…
- Чё - она это самое? Больна что ли?
- Больна. Вот именно. Она больна. Очень. Безнадежно. Хотя… она и прекрасна, как ты сказал. Наверное, да. Хотя… может быть… Ебаный в рот!
Я чуть не заплакал. Или даже заплакал.

Через неделю Наташка и Платон уже дружили. Дружили - это значит встречались, целовались, обнимались. Это значит, что девочку, девушку, бабу у меня увели из-под носа. Увел мой лучший друг. Лучше бы мы не встречали Наташку тогда на тротуаре, лучше бы она навсегда уехал к своей тёте в Новосибирск. «Она прекрасна» - вспоминал я слова Платона. Понятное дело. Он её заговорил подобными красивыми словами… Наговорил ей всяческих… Он, видимо, умеет, сука. Прекрасна… и… и прочие слова, которые сразили Наташкино сердечко. Блин, жалко я к тому моменту не знал этого волшебного слова… «Прекрасно» - прекрасное слово. Волшебное, чудесное. Мне казалось, что только Пушкин с Лермонтовым могут так выражаться. Мы перестали ходить с Платоном за шишками, перестали пить бурду. Он сутками не отходил от Наташки. Они всюду были вместе. Они любили другу друга. Это было видно. Однако, никто из них не думал обо мне. А как же я? Как же моя любовь к Наташке? Ведь тогда, когда мы играли в «Козла», когда я ей мячиком по заднице зарядил, я ведь полюбил её не на шутку. Полюбил очень сильно. Я не могу, конечно, сравнивать свою любовь с любовью, например, какого-то нибудь там Онегина к Татьяне… Не могу. Но моя любовь тоже имеет право на существование. Мое сердце тоже стучит не слабо. Ну… в общем… Блядский род! Выть хочется! Как-то мне обидно стало. Три раза я плакал. Безответная любовь - она, сука, штука такая. Плачешь-плачешь, а камень… это самое… лежит. Лежит камень на сердце. Я даже стихи стал писать «прекрасная Наташа душа и сердце наша Прекрасная Наташа очаг моей любви». На большее меня не хватило. Я даже, признаюсь честно, руки хотел на себя наложить… Да! Хотел. Признаю. Взял, то есть, уже в одну руки бритвочку… ну… это… лезвие от станка… И направил его на… вторую руку… там где вены. Думаю, ну держите, суки! Сейчас полосну два раза по венам и… поминай как звали! Умру. Тогда в обо мне поплачете. Потом я вспомнил, что предварительно нужно написать последнее письмо, где я должен рассказать о том, что в моей смерти прошу никого не винить… Мол, Платон и Наташка не виноваты в моей смерти. Даже не думайте, что я перерезал себе вены из-за Наташки… Блин. Не так. Не так нужно писать прощальные записки! Два часа я марал бумагу. Перечеркивал, выкидывал прощальные письма в мусорку и снова садился писать. Блин, я так устал писать прощальные письма… Я так устал, что лёг отдохнуть и уснул крепким сном. Мне снилось, что Наташка подходит ко мне, целует меня в щеку и уходит. А я не могу сдвинуться с места. Ни руками, ни ногами пошевелить не могу. Я зарыт в песок по шею. Я зарытый в свои комплексы и предрассудки. Я проснулся утром, сломал бритвочку и через несколько месяцев немного смирился. Чуть-чуть. Платона у меня не стало. Ну… не то чтобы не стало…

Свято место не бывает пусто. Самым лучшим на тот момент моим другом стал «Шуруп». Так его прозвали во школе. Он был не с нашего двора. Он был моим одноклассником с 9-го класса по 11-й. Шуруп был, что называется, «звезда».
- Красивый мальчик, - сказала о нём моя мама, - Однако, хулиган. И ты с ним не водись.
Я, как человек временами действующий от противного, воспринял это как рекомендацию, мол, дружи, Шуруп - парень то что надо.
Шуруп, кстати, тоже не хотел быть похожим на Брюса Ли. Шуруп маниакально мечтал трахнуть весь район. И для этого украл у отца деньги, купил новые кроссовки Adidas, электронные часы «Монтана» и брызгался духами своей мамы «Опиум» - Трахнуть весь район? - удивленно спросил я.
- Поголовно весь, - ответил Шуруп.
- Например, кого? - не унимался я.
- Всех тёлок, - сказал тот.
- Всех всех?
- Всех всех.
Я не придал этому значения, но когда Шуруп оттрахал двух близняшек из второго подъезда и мою соседку по площадке Любу, я заволновался про Наташку. Сначала заволновался, а потом во мне проснулся бес и я подумал, что пусть Шуруп оттрахает Наташку и накажет таким образом Платона… Блядь! О чём я думаю!? Это же подло! Это же низость! Прекрасная Наташка, которая сейчас еще больше расцвела, которая сияла ярче солнца, которая была счастлива… Они с Платоном были прекрасной парой, а ты… ты хочешь это разрушить? Сука ты! Во-первых, разрушить хочу не я, разрушить хочет Шуруп. Вернее - даже не разрушить, а просто выебать прекрасную Наташку. Почему бы и нет?
- Это же баба Платона, - театрально возмутился я.
- И чё теперь? - удивился Шуруп и сразу же нагнулся стряхнуть пыль со своих адидасовских кроссовок, - Пизда одна в автобусе наступила на ногу! Сука, блядь! По ногам как по бульварам.
Шуруп ставил цели и достигал их. И когда однажды он уставился на Наташку, я понял, что наверное отхерачу Шурупа. Он, сука, так на нее смотрел! Так смотрел! И Платона не было рядом с ней в этот момент. Наша прекрасная Наташка стояла одна. И Шуруп сверлил её взглядом. Сука такая! Писка тараканья! Убью, блядь! Это не твоя Наташка, а моя! Временами мне хотелось убить Шурупа… который уже два раза лечился от триппера.

Но я его не тронул. Я не тронул его, когда он отбил Наташку у Платона. Я не тронул его, когда он взасос с языком целовал её у подъезда. Я промолчал, когда он рассказывал, как два часа яростно трахал Наташку, разрывая её девственную плеву. В пизду, а потом с сразу… Бляха-муха! Он отымел Наташку в задницу! Он отъебал мою Наташку в задницу! Урод блядь! Она ведь прекрасна! Прекрасных девушек нельзя трахать в задницу! Тварь позорная!

Шуруп рассказывал в каких позах он ебёт Наташку, завязывал шнурки своих Adidasов и громко ржал. Я слушал это и кулаки мои крепко сжимались.

Я его не тронул. Я не избил Шурупа. Ибо он мой друг. Так я думал тогда. Я думал, что ради дружбы нужно отказаться от женщины, от любви…
У Шурупа были связи в блатной среде. При помощи дружков он зачмырил Платона. И Платон исчез из нашего маленького городка на долгие годы.

Через год Шуруп и Наташка сыграли свадьбу. Им было по семнадцать. Она была беременна. Меня пригласили свидетелем. Я согласился. Как красива на свадьбе была моя Наташка! О боже! Особенно мне понравились белые туфельки на высоких каблуках. Красивые… как из сказки про Золушку. А рядом стоял Шуруп. Вместо Adidasов на нём были чёрные лакированные туфли и… белые носки. Блин, тоже красиво! Чёрные блестящие туфли и белые носки. Шикарно для конца 80-х! На мне были старые выношенные туфли старшего брата. Блин! Какой ты убогий, «Стёпа»!
Наташкин отец заставил меня говорить какие-то тосты, читать какую-то свадебную хрень по бумажке… В общем, не пьянка, а Хазанов недоделанный и не смешной. В общем, всё в пизду. Я любил Наташку, а выступал свидетелем на её свадьбе. Добавлю следующее - никто не знал о моей любви. Никто-никто. Даже Шуруп, который трахал красавицу Наташку в задницу. Я ночами вспоминал эти истории, представлял Наташку в своей постели, и наяривал Дуньку Кулакову. Наташка была прекрасна. Сказочно прекрасна.
Через год Шуруп бросил Наташку с ребенком. Я кружил вокруг Наташкиного дома, но не решался к ней зайти. Внутренне я безоговорочно готов был на ней жениться и усыновить ребенка. Наташка была не менее прекрасна, только теперь в её глазах… Не понимаю, как это объяснить. Она чуток изменилась. Она стала другой. Она смотрела на меня как… как моя мама… Ну или типа того. Не знаю, как объяснить. Не умею, блядь. В общем, всё это бред. Наташка всё одно оставалась прекрасной. Я должен быть её достоин. Моя любовь была в силе. И это самое главное.

Я вернулся из армии и выяснил, что она уехала в Новосибирск.
Я поступил в институт. Одна девочка забеременела. От меня. Я её пожалел и женился. Родился ребенок. Через год, не жалея, я развёлся.
Закончил институт, устроился работать. У меня исчез комплекс дырявой обуви и желание купить кроссовки Adidas. Я пошел вверх по карьерной лестнице и купил себе часы (не электронные часы «Монтана», а швейцарские часы). Денег стало относительно много, душа закалилась, отчего захотелось повеситься. Тогда я решил поехать в Новосибирск и найти Наташку.
Ходили слухи, что она торгует цветами. Мне сказали улицу, где стоял её цветочный киоск. Больше я ничего не узнал. Я приехал на служебной машине рано утром. Подумал о том, что странно дарить цветы девушке, которая торгует цветами. И еще подумал о том, что вот - изменился мой социальных статус. Десять лет назад я с завистью смотрел на шуруповские кроссовки Адидас, а сегодня Шуруп - хронический алкоголик, безработный деградант измучивший свою мать. Именно тот Шуруп, который красавец, который перетрахал половину города… «красавец», который никому, кроме матери теперь не нужен. Которого пожилая мать спасает от социального статуса «ЧМО». «Красавец», который трахал в задницу мою прекрасную Наташку. Кстати, о прекрасном. Платон же не потерялся по жизни. Скажу больше. Он вырос до большого мусорского начальника. Погоны, дела, делишки, денежки… Платон не простил мне того, что… Чего? Не знаю. Что я мог сделать? Разве я мог запретить Шурупу совращать Наташу и чморить Платона? Разве мог? Кто я был такой? Никто. Так я ощущал себя тогдав своих подростковых комплексах. В итоге я потерял обоих друзей и свою прекрасную любовь. Любовь к которой я приехал спустя десять лет. Десять лет надежды и мечты…
Я обошел два цветочных киоска.
- Извините, вы не знаете - тут где-то должна работать девушка… Наташа… блондинка такая… красивая такая… Фамилия? Сейчас не знаю. Может быть Шурупова… Извините. Спасибо! Всего хорошего!
Подойдя к третьему цветочному киоску, взглянул в окошко и ахнул. Ебиться-сердце-перестало! Не удержался. Это были её глаза. Только по глазам я её узнал. Это была Наташка. Блядь! Как же жизнь потаскала тебя, прекрасная Наташка. Я так долго готовился к нашему разговору. Я хотел спасти тебя из лап прелюбодеев и извращенцев, типа Шурупа. Я уехал из города, чтобы вырасти до тебя, чтобы стать достойным тебя, чтобы купить кроссовки Adidas, электронные часы «Монтана», набрызгаться духами «Опиум», пригласить тебя на свидание и… наконец, выебать тебя… по-настоящему… по-честному… не во сне… Я любил тебя всю жизнь. Я мечтал о тебе каждую ночь. Только это не ты, Наташа. Только это не ты.
- Привет! - улыбнулась она беззубой улыбкой.
- Прости, - сказал я, не сдержав слёз.
Я горько заплакал.. Это был пиздец всему. Мой личный апокалипсис. Наташка, что сделала с тобою жизнь!? Ебучее время! Ебучее время! Прости. И я убежал.
Убежал от своей мечты. Убежал от своей прекрасной любви. Навсегда.

2 ноября 2014 года

  • 22.04.2015
Возврат к списку