12 глава: Щастье, тромбофлебит, дзюдоист, Альбина, Мишаня, проститутка-рабыня Гарриета Джейкобс
…я себя не могу простить. Время вьёт из меня веревки, мотает нервы и без промаха клюет в печень. В глазах кружева. В ушах непрекращающийся шум. Несколько суток бессонницы формируют безумие. Предметы сами собой шевелятся. Глюки… Глюки, оказывается, не так уж и страшны. Иногда даже с ними поговорить можно. О чём-нибудь. О странностях любви, например. О непонимании. Об одиночестве. Но потом и глюки от тебя уходят. И приходит рвота. Даже от белого сухого вина я уже блюю. Выпью кружку и сразу блюю на стены, на пол, всё выходит наружу. Жёлтое. Печень категорична. Я знаю: смерть придет за мной в жёлтом.
Двоякая любовь не покидает моё измученное вином сердце. Если бы передо мной стоял выбор: взять с собой одного единственного человека на необитаемый остров? Как вы думаете, кого бы я взял? Вы бы, скорее всего, взяли ребёнка или маму, папу или, чёрт побери, любимую жену. Я бы тоже взял жену, только бывшую. У нас с ней нет общих детей. У нас с ней уже давно ничего общего и всё поделено у нотариуса. Но я бы взял на необитаемый остров именно её. Жёстко? Её. Мою двоякую любовь. Которую я предавал. Я вообще по своей сути предатель, подлец и провокатор. Я всегда рассказываю однобокую правду. Это моя жертва. Но именно по ней будут судить о времени. Потому что я никогда не вру. Моя двоякая любовь… Вспомни, Степанков, зачем ты сюда пришёл. Что ты хочешь рассказать миру? Мой Альцгеймер трахает мой мозг во всех мыслимых и немыслимых позах.
Вы знаете, чем пахнут нерожденные дети? Вы знаете, как пахнут миллионы детей? Вы, наверное, ещё и людоеды, ибо глотаете сперму. И после этого вы говорите… Бог, Бог… Какой Бог? Случай. Имя Богу – Случай. Вся наша жизнь – череда случайностей, из которых вьётся равнодушный жестокий клубок времени. Всегда… даже при зачатии нужно оказаться в нужное время в нужном месте. И тогда можно стать, например, королевой Елизаветой. Или Александром Македонским. Главное – удачно попасть. Бог всегда прикалывается над нами. У него в запасе всегда миллион Эйнштейнов, Платонов, Галилеев, да Винчи, Ньютонов и даже хулиганов Пушкиных… ну да… с пару сотен есть. Бог приколист. Обратите на это внимание. Он настоящий театрал. Он то комик, то трагик, то абсурдист. Так что спустите своё высокомерие, образование, талант в унитаз… Особенно сегодня, в XXI веке.
Вот вы говорите: «Пушкин, Пушкин… наше всё». Ага. А Пушкин всегда писал «щастье» вместо «счастье», и был прав. Потому что какого хера совокуплять «с» и «ч», если есть шикарная звучная буква «щ» – «щастье». Я всегда пишу «щастье». Я ближе к Пушкину, чем любой грамотный пушкиновед, онанирующий на припушкинские издания «Руслана и Людмилы». Хотя я Пушкина не так люблю. Мне милее гондон Лермонтов или параноик, потенциальный гей – Гоголь, которого свели с ума попы. Попы, блин, всегда портят облик цивилизации и останавливают прогресс… Они… это… того… ладно… Пока не время… Они, блин… Да. Даже Гоголь мне ближе. Ибо я вырос из его «Носа». Вся русская литература выросла из гоголевской шинели, а я, блин, из «Носа». Такие дела. И говорю «щастье». И матерюсь. И Путина не люблю. И жополизов не люблю, которых миллионы. И не люблю чиновников, нюхающих друг у друга задницы. И манипуляторов не люблю. И подонков чую за десять метров. И вообще людей не люблю. Они постоянно говорят, говорят, говорят. Постоянно о чём-то говорят. Ни о чём. Но говорят, говорят, говорят, блин. Как в «Доме-2». Брехня.
Далее без комментариев и прилагательных пришёл трындец. Уведомление об отказе в государственной регистрации. На нервной почве у меня – острый восходящий тромбофлебит большой подкожной вены до устья справа. Операция под местной анестезией. Достаточно безболезненно, но неприятно. Как будто из тебя что-то тянут, вытягивают, выдавливают, дёргают твою кожу, мясо. В такие моменты я думаю о смерти. Наверное, у человека есть граница боли, которую он не сможет пережить. И организм в нужный момент всегда выключится. Боль переходит в забвение, в тишину, в смерть. В долгожданную смерть.
С покупателем Валентином, с вездесущим Олегом Олеговичем определились и приняли решение признавать сделку купли-продажи по суду. Я сказал, что не доверяю Роберту писать исковое. Хотя он неуёмный – под давлением хитрожопого Олега Олеговича быстренько его написал. Быстренько и херовенько. Я всегда с трудом беру себя в руки, но если беру, то беру основательно и держусь параноидально крепко. Некоторые называют это вторым дыханием… Я не знаю… Мне кажется, дыхание – это что-то чистое… А тут ты просто осознаешь, что трындец. Тебе не проглотить столько говна. Ты на грани. На нервной почве ты потеешь как конь. Ты начинаешь махать шашкой или членом. И первое, и второе нужно делать стремительно и значимо. Тогда тебя начинают уважать и даже бояться. Только вовремя положи хрен в ножны, иначе тебя сочтут сумасшедшим. И поспеши уйти, пока они под впечатлением. Иначе запросто можно огрести. В любое время. Времена всегда непростые. И человек никогда не меняется. Человек всегда хотел унижать и властвовать, и чтобы всё по закону. В следующем столетии другой человек будет смеяться или ахать над нашими чудовищными законами и искренне удивляться: «Как могли люди подчиняться такому тупому, мерзкому, бесстыдному, кровожадному закону, который был принят в угоду одному мелкому карикатурному дзюдоисту?» Но на расстоянии времени или со стороны судить легко. Даже можно посмеяться. Да, правда, а где же была ваша пассионарность? Да в жопе… в жопе она была заперта кредитами, ипотеками, коммунальными платежами, должностями, обязательствами перед детьми, патологическим страхом, в конце концов. Страх – он такой. Страх даже сильнее денег. Но страх исчезает тогда, когда тебя загнали в угол и у тебя нет выбора, нет недвижимости, нет денег, нет хлеба, и тогда ты волосатым орангутангом кричишь во всё горло… Вот тогда они поймут, что такое животный страх и на что он толкает человека. Историки потом назовут это пассионарностью, но сейчас твой страх выходит наружу, толкает тебя к действиям, и ты берёшь в руки топор и идёшь против автомата Калашникова. Потом берёшь у убитого автомат Калашникова и идёшь против танка. Потом ты в танке. Дальше – больше. Потом ты, например, лидер. Ведь в самой боевой армии каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл. И ты, предположим, Луи-Николя Даву – «железный маршал» или огнедышащий Мишель Ней – сын бондаря. Ты впереди на лихом коне… Или на чёрном «Форде»… Главное – помни, что за красивой легендой, за пиаром, за народной любовью частенько следует смерть… Ибо настоящий герой – это мёртвый герой. Бойся «Икаруса-250», идущего по встречной полосе. Я не приму монашеского пострига…
Для написания искового я позвал на помощь свою хорошую знакомую Альбину. Мою бывшую соседку по Арбату, жену одного из моего друзей… Хотя непонятно, кто больше мне друг: Альбина или Мишка – её муж. Мишка у неё чувак хороший, но проблемный. Постоянно ищет справедливости или приключений на свою жопу. Ему тоже можно романы писать. Мишка – чел очень здоровый. Такой здоровый, что всегда должен об этом помнить и рассчитывать свои силы в нынешнее мирное якобы время.
Однажды он просто не сдержался и ударил соседа по голове, который то ли припарковался не там, где следует, то ли не проявил должного уважения к Мишке… Я уже и не помню, что там произошло. Знаю лишь (видел видео, с которого полиция и суд делали выводы), что Мишка его (соседа) и вправду задел чуть-чуть… чуть-чуть по голове дал. Дал так, что тот даже не упал (ну слегонца, чесслов). Тот просто убежал. Ну какой это вред здоровью, когда ты можешь бежать с поля боя? Нет, конечно. Но за Мишку взялись крепко. Несколько лет мурыжили. Этот мудак, сосед, принёс какие-то справки, которые купил… что, типа, от этого легонького удара у него, типа, чуть ли не кровоизлияние в мозгу. В общем, я теперь к этому соседу тоже испытываю достаточно сильную неприязнь, ибо Мишке после долгой череды судебных заседаний дали три года… слава Богу – условно… Плюс возмещение вреда здоровью – несколько сот тысяч…
Я Мишке говорил, когда вернулся в Москву:
– Миша, не трогай никого, никогда… Ты человек сильный, Мишаня. Тебе нельзя никого трогать. Посмотри на свою руку, – показал я на его огромный кулак.
Он молчит, трёт свой кулак о ножку кухонного стола. Я ему:
– Миша, блин, я тебе говорил никого не трогать? А ты его тронул, Мишаня…
– Я его не трогал, Коля. Один раз… по косой… кулак соскользнул… Ну ты же видел…
– Видел…
Мы чокнулись и выпили. Я закусил салом и продолжил:
– Почему тогда… тебе… дали три года… условно?
– Коля, да-а… это… чуть-чуть… задел… А он справку принёс, что у него там чуть ли не кровоизлияние в мозгу…
– Справку купил… Значит, он так сделал? – спрашиваю.
Миша пожимает плечами. Я молчу.
Миша возмущается:
– Коля, но за это не должны давать три года…
– Миша, дорогой ты мой человек, я тебе всегда говорил… с твоей силой… учитывая твою нервозность… нельзя ни на кого поднимать руку… нельзя… тем более сейчас… при нашей гребаной власти…
Он молчит.
Мы налили ещё, выпили, закусили.
Я развёл руками и с подъёмом опять зачем-то повторил:
– Ну не с твоей силой, Миша!
Миша сказал мне в ответ:
– Тебя тогда здесь не было, Николай.
Но что я ответил:
– Но я не могу быть всё время рядом с тобой… я не могу тебя караулить… тебе сорок лет…
Правда, я тогда уже не жил в Москве.
В общем, напились мы с ним в тот день не по-детски. Я с трудом помню, как сажал его в такси… Хотя ему до Арбата идти было метров пятьсот. Я тогда уже опять переехал в Москву… Я всё время уезжаю из Москвы и возвращаюсь… Меня в столицу тянет. Я люблю эту самую дорогую проститутку.
Пьяный Мишка уехал домой.
Не знаю, что сказать. Я не знал тогда, что говорить. И сейчас не знаю. Я видел видео. Это не избиение. Это просто лёгкий удар, за который нельзя давать три года... даже условно… Дело не в том, что Мишка мой друг… Дело не в этом. Ужасная у нас судебная система. Ужасная. Альбина сказала, что количество оправдательных приговоров в наших судах минимальное. Как мусора напишут, так судья и озвучит, так и пойдет чел по этапу… Вот. А вы говорите, что я людей не люблю. Конечно, не люблю. За что их любить? Эти судьи… такие… нехорошие люди… часто… Не всегда… но часто…
Время выматывает меня и вьёт из меня веревки. Альбина написала исковое. Я в ожидании ответа из суда… Пью, бухаю, очень сильно потею… Я вообще потею очень сильно… даже зимой. Ну да. При моих ста десяти килограммах и нездоровом образе жизни, наверное, да… Каждый день я думаю об Алисе. Утром встаю и думаю. Завтракаю и думаю. И так далее.
Я решился и написал Принцессе, что выкуплю её из рабства. Началась движуха. Мне стали звонить один, второй, третий и на чистом русском рассказывать, почём, где, когда мы встретимся, где мне передадут мою Принцессу навсегда… в общем… «недорого»… за восемь тысяч долларов. Цена с семи тысяч долларов выросла до восьми.
– Ни фига себе – недорого, ребята, это завышенная цена! – кричал я в трубку.
– Принцесса – хороший товар, она приносит хорошую прибыль… восемь тысяч – это уже со скидкой.
– Кошмар! Хорошо! Везите.
На следующий день звонок.
Грубый мужской голос в трубке:
– Восемь пятьсот.
– Почему опять выросла цена? – удивился я.
– За доставку и оформление документов.
– За какое оформление документов? – возмутился я.
– Всё будет по закону.
– По какому закону? У вас по уголовному кодексу… статья двести сорок первая: организация занятием проституцией, – озвучил я знание предмета.
Я действительно тщательно подготовился. Даже маме сказал, что женюсь на негритянке. Мам пришла в шок. Но про маму потом.
Сейчас голос в трубке замолк. Я усилил эффект:
– До пяти лет лишения свободы.
– Это не так, – ожил грубый голос в трубке, – у нас всё будет правильно. По закону.
– По какому закону? Я выкупаю человека из сексуального рабства, – он молчит. – Слушай, мужик, вези уже мне Принцессу, вас ждут восемь тысяч долларов стодолларовыми купюрами…
– Восемь тысяч пятьсот, – уточнил тот.
– Да, так.
Он назвал место и время. И через день мы встретились в Сокольниках. Принцесса стояла с чемоданом в руке. Рядом с ней переминался с ноги на ногу хиленький мужичок, то ли кореец, то ли хрен его знает кто. Я издалека улыбнулся Принцессе и тут же получил смс: «Деньги положи под водосточную трубу справа тебя отойди». Я увидел трубу, достал чёрный пакет с деньгами из своей старой, видавшей виды кожаной сумки, которую десять лет назад подарила мне Алиса, положил пакет под водосточную трубу. И отошёл. К пакету подошла девушка в парандже, взяла его и проплыла мимо.
– Эй! – крикнул я ей.
Но мелкий кореец поднял вверх указательный палец, что должно было что-то означать. Я не понял что. Видимо, всё идет по плану. Я посмотрел на Принцессу и жестом позвал её к себе. Она взглянула на корейца, потом посмотрела на меня, улыбнулась и осталась на месте. Окей. Я подумал, что проверяют деньги. Хорошо. Ждём. Минута. Две. Три. Мне наскучило. Я жестом показал корейцу, что перережу ему горло. Он ничего не ответил. Я со злостью улыбнулся. Блин, зачем я выкупаю эту негритоску? Эту проститутку? Зачем она мне? Она даже по-русски не умеет говорить!
Пускай. Будем с ней молчать. Будем есть супы из куриных кубиков. Должен же ты, Николай Степанков, очистить карму и совершить хороший поступок. Выкупить проститутку из сексуального рабства – это хороший поступок. Бог бы оценил это. Может быть, я спасаю новую Гарриету Джейкобс, которая научится писать по-русски и напишет свой роман «Происшествия из жизни проститутки-рабыни» про сексуальную эксплуатацию чернокожих рабынь в России XXI века. Всё в этой жизни может быть. Ты же хороший человек, Николай Степанков. Да, ты хороший. Хватит уже разговаривать с самим собой. Пусть у тебя дома будет Пятница из Тринидада, Пятница женского рода. Сделай секс регулярным.
Кореец получил откуда-то сигнал, показал Принцессе на меня, громко сказав:
– Go!
И она с улыбкой пошла ко мне навстречу. И я пошёл навстречу своей новой любви. Go – это супер. Моя любимая негритоска шла ко мне, улыбаясь во весь большой рот. Она была прекрасна.
Я обнял её и поцеловал в губы.
– Поехали домой, моя Чиамила, моя любимая черножопая принцесса, – сказал я, взяв её чемодан.
Она засмеялась и зачем-то поцеловала мою руку. Я отдёрнул руку.
– Не надо. Нафиг. Идём. Go!
Следующая глава 13 «Бульонные кубики, гидропитек, любимый дедушка, эротичная, но тупая негритоска»
- 20.06.2019